Но развод – это уже совсем другое дело.

Я подалась вперед, уперла локти в колени и посмотрела ему в лицо.

– Не пытайся запудрить мне мозги, Майкл. Иначе тебе мало не покажется.

Пару секунд муж помолчал, а затем встал и кивнул.

– Не сомневаюсь. И мне правда жаль, Софи. Правда.

Было видно, что сказать ему больше нечего.

При разводе Майкл проявил себя как человек рассудительный и добрый. Я получила не только дом в Вашингтоне, но и большую финансовую выплату, на которую купила новый автомобиль. Он также обязался выплачивать мне алименты ежемесячно, пока я не выйду замуж.

Предполагаю, он чувствовал себя виноватым, что изменял жене, пока я заботилась о нашей умирающей дочери.

Я не стала его переубеждать. Пусть эта вина остается с ним.

Однажды утром, когда ярко светило солнце, я ехала на новой машине за покупками, как вдруг увидела их вместе – Майкла и его прекрасную молодую невесту. Они прогуливались рука об руку по Седьмой авеню и выглядели омерзительно счастливыми.

Ее звали Люси Райт. Молодая сотрудница их юридической фирмы. Густые светлые волосы, летнее платьице до колена с девчачьим принтом, босоножки на высоком каблуке.

Люси Райт была чрезвычайно привлекательна. Никто не стал бы этого отрицать. И, наверное, в ней была какая-то искра. Такая же, какая была и во мне до того, как весь мой мир пошел прахом. То, что в первую очередь привлекло Майкла и во мне.

Когда я проехала мимо них, то почувствовала боль, заметив ее округлившийся животик, и меня внезапно захлестнула волна ревности. Не потому, что Люси отняла у меня мужа и теперь с ним спит. Нет, вовсе не из-за Майкла, потому что я уже знала в тот момент, что он мне совершенно безразличен.

Меня переполняла зависть. Люси выглядела готовой ко всем радостям материнства. У нее не было страха, который бы точно чувствовала я, окажись на ее месте.

В тот момент я осознала, что уже больше никогда не смогу ощутить столь блаженный оптимизм. Мне бы просто не хватило смелости завести еще одного ребенка.

Я даже не была уверена, что когда-нибудь смогу полюбить кого-то вновь. От этой мысли мне стало так жутко, что я съехала на обочину и долго-долго сидела в машине с заглушенным мотором.

12 февраля 2007 года

В первую годовщину смерти Меган мне приснился жуткий сон. Я снова оказалась в отделении интенсивной терапии, и врачи с медсестрами так же в панике метались вокруг постели моей дочери, закачивая лекарства в трубки, которые торчали из ее вен, делали искусственное дыхание – это были последние мгновения жизни дочери, проведенные в безнадежной попытке спасти ее.

И вдруг глаза Меган широко распахнулись, она потянулась ко мне и сказала:

– Не оставляй меня, мамочка. Мне страшно!

Мои глаза тоже открылись, и весь следующий час я проворочалась в постели, погружаясь все глубже и глубже в пучину горьких воспоминаний, снова прокручивая в голове все эти ужасные события. Я знала, что нужно перестать думать о смерти Меган, перестать беспокоиться о том, где она теперь – если она вообще теперь где-то, – а вместо этого сосредоточиться на той радости, что она успела принести в мою жизнь.

Я заставила себя вспомнить те несколько блаженных лет, когда у Меган была ремиссия – тогда я посмотрела на мир новыми глазами. Некоторое время я могла понять и оценить, каким бесценным подарком был мой приход на этот свет, и смаковала каждый новый день с дочерью.

Я подумала, что бы сказала Меган, если бы могла видеть меня сейчас. Одинокую и печальную.

Думаю, чтобы мне не было так больно, она тоже начала бы тосковать.

Одна мысль об этом заставила меня подняться с постели. Я позавтракала – сварила яйцо вкрутую, приняла душ, а потом позвонила сестре и спросила, можно ли приехать и погостить пару дней. Мне хотелось обсудить с ней свою дальнейшую жизнь – может, мне удастся вернуться к работе. Конечно, писать снова на регулярной основе я не собиралась – по крайней мере, пока, – но подумала, что могла бы взять какую-нибудь редактуру на дом.