Анжела тихо ахнула. Если поцелуй с падшим без медальона был похож на темный, затягивающий водоворот, то каким же был поцелуй с самой Смертью?

– Люди считали ее одиноким синим чулком, даже не догадываясь, что за существо притаилось под крышей ее дома, – тем временем продолжал свой рассказ Самаэль. – Но ее это совершенно не беспокоило. Она искрилась жизнью, как фейерверк, чувствуя за нас двоих. Шли годы, она взрослела, но в душе всегда оставалась упрямой девочкой, полюбившей саму смерть. У нее не было никого, кроме меня – ни настоящих друзей, ни просто приятелей, ни, тем более, мужчины, ведь из-за меня другие обходили ее стороной. Никто не мог долго удержаться рядом с ней, даже через барьеры чувствуя мое незримое присутствие. Но ее волновал лишь я, и ей было абсолютно плевать на весь остальной мир. Только я. Тот, кто не мог дать ей и капли того, чего она заслуживала. Тот, кто не мог сделать ее счастливой. Габриэлль не была моей подопечной, однако со временем с ней стали происходить маленькие неприятности из-за моего присутствия. Тогда-то я и решил уйти. Она попросила меня забрать ее с собой, но, разумеется, я отказал ей, ведь ее час еще не пришел. Тогда она попросила пообещать ей то, что ее заберу именно я, и я согласился. Так я и оставил ее, одинокую и постаревшую, и сейчас понимаю, что просто сломал ей жизнь, лишив всего. Мне не стоило спускаться к ней. Возможно тогда она была бы счастлива.

Самаэль прикрыл глаза.

Габриэлль много смеялась, и он прекрасно помнил ее улыбку. Но еще лучше он помнил ее слезы в те редкие моменты, когда на нее накатывало отчаяние от его холодности.

Она приходила с работы и обнимала его, безучастно стоящего в углу комнаты. Она заваривала им ароматный чай, но Самаэль не пил его. Пусть он и был телесным в пределах ее дома, но употреблять что-то в еду не видел никакого смысла. Сейчас он бы выпил сотню кружек чая, лишь бы порадовать ее.

Однажды Габриэлль пришла расстроенная – ее уволили. Попечительница школы, где она работала, посчитала ее любовницей своего мужа, отстранив от дел. Когда она вошла, Самаэль, как и обычно, стоял в углу, а она кинулась на него с кулаками, потому что хотела от него невозможного сочувствия. Потом она долго извинялась и говорила, что ей все равно на его холодность, и целовала его на пределе допустимого.

Она купила ему перчатки, чтобы подержать его за руку, но перчатки рассыпались прахом, едва коснувшись его ладоней.

Если бы он только мог сказать ей, что все это время чувствовал то же самое… если бы только мог хоть на секунду увидеть ее снова…

– Она сама выбрала это, – прошептала Анжела. – И она наверняка знала, на что идет. Ты не виноват.

– Смерть не может быть виновата, ведь это всего лишь смерть, – грустно произнес Самаэль. – Она так говорила мне иногда. Хотя, думаю, она говорила это себе.

– Но ты же еще можешь сказать ей обо всем, – вдруг ожил прежде задумчиво молчавший Азазелл. – Люди, конечно, грешны, но уж она, точно знающая о том, что будет после, наверняка попала в рай.

– Попала бы, но Хранитель не смог ее уберечь. Если бы я сейчас встретил того ангела, то попробовал бы забрать его, – глухо произнес Самаэль.

Он вытянул руку, раскрытой ладонью вперед, едва не задев при этом Азазелла, но опомнившись, сжал ее в кулак и убрал. На Анжелу повеяло страхом, и чувство это нарастало с каждой секундой.

Барьеры самого сильного существа на земле слетали, обнажая его суть.

Дэймон говорил, что, сняв их все, Самаэль способен распугать целый Портленд, заставив его жителей бросить дома, работу и бежать прочь, но сейчас девушке показалось, будто это преуменьшение.