– Что случилось? – спросила вахта.

– Вот, курил, упал…

И тут, сука, заходит с улицы Пашиев одетый (он не смог убежать, он посчитал это предательством и вернулся обратно, чтобы взять всю вину на себя – это мужской поступок, но он будет ему дорого стоить), и наша легенда прогорела в пух и прах. Я сделал морду кирпичом: ничего не видел, ничего не знаю. У Жулика прошло шоковое состояние, и он начал чувствовать боль, адскую боль. Приехал экипаж скорой помощи, и зашел уже знакомый врач. Мы поздоровались взглядом. Врач приступил к осмотру и заявил:

– Так, у него все плохо, мне нужно два, а лучше три человека в дорогу в качестве сопровождающих. Быстро!

Я, Некит и Пашиев загрузили кричащего Жулика в карету скорой помощи и уехали в ночь.

Жулик скрипел зубами и рычал от боли. У него текли слезы, а я не сразу сообразил, что происходит. А дело было в том, что на каждом лежачем полицейском нас подбрасывало; тело было зафиксировано ремнями, а нога отдельно скакала по кушетке, как отрубленная. Жулику крутило все жилы, и он шипел и скулил от боли.

– Дай! Дай мне руку!

Я держал его руку и ощущал, как он страдает, но ничем не мог помочь.

– Ногу придерживайте ему!

Мы быстро прилетели в городскую больницу и стали ждать хирурга. Казалось бы, все уже позади. А нихуя. Пришел хирург, выходец из средней Азии, и говорит:

– Хеде? Хеде болит? Паказай мене…

Я ткнул пальцем в ногу и сказал:

– Перелом у него.

– Аха…

И он начал крутить ему ногу (я не медик, но выглядело это, как пытка).

– На рентген его давай.

Мы оказались на третьем этаже больницы у кабинета рентгенолога. Женщина с порога заявила:

– Так, больной, мы в детском отделении. Не вздумай орать – детей перепугаешь.

На часах было три часа утра. Мы положили Жулика под аппарат, накрыли куртками и свалили из кабинета.

– Первый снимок – хорошо. Теперь нужен второй, кладите его на бок.

Мы и положили… Тело Жулика повернули, а нога так и осталась лежать неподвижно от тела, ему перекрутило все жилы. Жулик орал и жевал свой кулак:

– Судорога! Судорога, отпусти, пожалуйста!

Я не помню, как мы сделали снимок. Я покрылся липким потом. Мы привезли обессиленного Жулика в палату, где ему нужно было лечь на растяжку. Сука, лучше бы я отвернулся. Он переполз на кушетку. А теперь нужно положить переломанную ногу на такую штуку для растяжки (хуй его знает, как она называется). Он поднял переломанную ногу и она сложилась буквой «Г». Он положил ее, не издав ни звука. Некит повернулся ко мне и замычал от ужаса, заткнув рот кулаком (да, мы охуели от увиденного). В палату зашел хирург с дрелью (как в фильме «Пила») и сказал:

– Домой идите, пожалуйста.

Мы покинули больницу. На часах четыре утра, в глазах туман, болела голова.

– Давайте выпьем, пока идем обратно, а?

– Давайте…

Мы шли и жадно глотали пиво, как будто у нас обезвоживание. Пашиев сказал: «Мне завтра пиздец – точно выгонят».

Я упал в постель и, к своему удивлению, уснул и умудрился выспаться, а вот Некит из-за пережитого стресса не смог уснуть. Его до утра трясло. Утром нас построили в спортзале, и довольный директор потирал руки и глаголил:

– Сегодня утром я узнал, что у нас не Центр Реабилитации, а филиал Рязанского училища ВДВ. Только мы круче. Мы без парашютов с окон прыгаем. Так, Пашиев?

– Так.

– Иди забирай медаль за отвагу, и документы заодно. До свидания. Один прыжок – минус два десантника. Теперь пей водку, сколько влезет. А вот второй сейчас будет лежать, и очень долго лежать! Теперь намотайте на ус и марш на занятия.

Мы ушли молча. Еще бы, за пару месяцев учебы были большие потери в живой силе, а я за неделю насмотрелся таких ужасов, что по сей день жутко. В кабинете мне выдали листок и бланк с оценками.