Первого января я спросила, что мне принес дед Мороз. Тем утром они сидели за компьютером, составляя план своей книги. Мишура размоталась и свесилась с карниза, ее кончик упал в пустой цветочный горшок. Я в волнении переминалась с ноги на ногу. Дед Мороз никогда не забывал про меня раньше. Наверняка ему сообщили, что я переехала!

Мама почесала нос:

– Надюня, ты понимаешь… У деда Мороза сейчас нет денежек.

– У нас есть дела поважнее, чем сидеть под елкой, как умственно-отсталые, – заявил Б., не отрываясь от экрана. – Если хочешь – иди посиди в лесу, там этих елок до чертовой матери. Там же и деда Мороза своего, может, найдешь… Викусь, а можешь так сделать, чтоб вот это жирным было обведено?

Оказавшись у дедушки с бабушкой, я никак не могла успокоиться: наконец-то меня ждал настоящий праздник! До Нового года оставался час. Из форточек влетал вкусный зимний воздух, смешиваясь с запахом мандаринов и запечённой курочки. За окном мама уговаривала ребенка вылезти из снега, иначе они никуда не успеют.

В телевизоре все чокались бокалами, летали завитые ленточки, потом запела женщина в пушистом воротнике. Бабушка крикнула из кухни, что сегодня все ждут прощальную речь от Ельцина. «Жалко, что Ельцин уходит! – огорчилась я, – «я прочитала в газете, что он любит кошек!»

Оставшийся час я носилась по кругу: подскакивала к елке, потом наваливалась на подоконник, потом залезала к дедушке на колени и повторяла все по новой. Дедушка смеялся и говорил, что сейчас у него открутится голова.

– Дедуля, смотри, смотри, это новый! – я опять вскочила и погладила елочного барашка. Барашек дрожал на ветке, выпучив стеклянные глаза.

– Надюша, это старый! Он еще Брежнева помнит!

– Тебе его Брежнев подарил? – выдыхала я между прыжками по комнате.

Бабушка завершала последние приготовления к пиршеству. Я еще не доставала дедушке до плеча, но настояла, чтобы мы несли раскладной стол вместе. Стол был коричневый, блестящий и неудобный – при каждом шаге он лупил свесившейся деревяшкой мне по ногам. В конце пути я пыхтела то ли от тяжести, то ли гордости, и чуть не уронила свою половину.

Бабушка водила над столом руками, как колдунья: повсюду расцвели розетки и блюдечки, на красной доске дымились куриные окорочка. Огромная миска оливье всеми гранями отражала свет люстры. Бабушка вонзила в салат ложку и уперлась кулаками в бока. Она была похожа на утку, считающую своих утят.

– Вальчона, да всего хватает! Мы это и за неделю не съедим, – встрепенулся с дивана дедушка. Он чинил проводки в гирлянде, а я сидела рядом, наслаждаясь запахами еды и паяльника.

– Ничего подобного! Я все одна съем! – возмутилась я.

– Надюша, а посмотри, свет в маленькой комнате выключен? – спросил дедушка, когда мы уселись за стол. Бабушка хитро взглянула на него и как-то особенно серьезно принялась раскладывать салат.

Я выбежала в темный коридор и остановилась, желая всей кожей впитать праздничные звуки и запахи. Было так спокойно, будто время растянулось. Ничего не нужно было решать.

«Интересно, коридору не обидно, что весь праздник достается основной комнате?» – подумала я. Слышался отдаленный шум петард, в полумраке поблескивали рамки фотографий. Казалось, все тут чего-то ждет. Я погладила теплые, чуть шершавые обои. В этом доме я одинаково любила и комнату, и коридор, и туалет. «Не вздумай обижаться!» – шепотом велела я коридору, – «помнишь, как мы с тобой в футбол весело играли??»

Потом прошла к маленькой комнате, ласково ведя рукой по стене.

– Дедуля, все выключено! – крикнула я, качнувшись на ручке двери.

– Отлично! Тогда зайди-ка, – сказал дедушка, который каким-то образом оказался за моей спиной.