В полицию Томми так и не пошёл, но добрыми приятелями мы быть, перестали.

10

– У меня теперь есть бесхозный сруб, Анатолий от него отказался, – рассказывал Колян.

Мы сидели в домике его тётушки в Косицах, иначе говоря в том самом строении, которое я раньше называл домом брата, и слушали мерный перестук дождя.

– Это тот Анатолий, которому ты строил баню? – уточнил я.

– Этот сруб – эта самая баня и есть, – грустно ответил брат, – по договору, я должен её забрать до первого июня.

– Ну, время есть, у тебя ещё два месяца. Чаю будешь?

– А, да, – рассеянно согласился Николай.

Я вскипятил воду, бросил пакетики, разлил по чашкам кипяток.

Мы прихлебывали вкусный чай, заедали сушками и я наблюдал за Коляном. Последнее время он вёл себя дёргано, внутреннее напряжение отражалось в его взгляде и поступках, его глаза иногда нездорово бегали, выдавая движущиеся по замкнутому кругу невеселые мысли. Казалось, он лихорадочно ищет какое-то решение и не находит выхода, будто блуждает в бесконечном лабиринте собственных мыслей и заблуждений.

– Ну рассказывай, – предложил я.

– Что рассказывать?

– Всё и рассказывай, то что видно невооружённым взглядом, я тебе и сам могу поведать. Хочешь начну?

Колян погрустнел и кивнул:

– Ну просвети, что ты там разглядел?

– Ну ладно, – я глотнул чая и посмотрел в окно. Дождик поутих и теперь плакал мелкой водяной взвесью. Набрякшая зелень, вспученная рифлёными следами трактора дорожная грязь, сизое небо без туч, делали эту деревенскую пастораль особенно унылой и грустной. – Ты пытаешься обустроиться в Косицах вот уже четвертый год. Ты создал здесь какие-никакие рабочие места, в сорока километрах отсюда у тебя есть некие строения, полуразрушенные и требующие долгого восстановления. Этот бывший колхозный механический цех ты называешь базой. Там у тебя стоят лесопильные станки и станок для оцилиндровки брёвен. Сейчас ты устанавливаешь туда четырёхсторонник для вагонки. Замкнутого цикла нет, все отходы от лесопильной деятельности куда-то вывозятся и вместо того чтобы приносить доход приносят только дополнительные не малые на круг расходы. Имеется также долгострой, это твой собственный дом с окнами, дверями и крышей, но без внутренней отделки, без отопления и без нормальной проводки, жить в нём по факту нельзя. Рядом с домом выкопан пруд и на берегу пруда стоит недостроенная баня, париться и мыться в ней тоже по факту нельзя. А ещё у тебя есть прораб, инженер, компаньон, или как лучше сказать, – я призадумался и нашел ёмкое по моёму мнению сравнение, – некий Сизиф, который, как ты мне сам недавно говорил, требует контроля, и вот этот Сизиф, пытается в одиночку закатить всё это твоё чудесное предприятие в гору. Фактически на этом твоём Сизифе замкнут весь цикл, и работа базы, и реализация, и развозка работников и т.д. и т.п. Второе имя твоего Сизифа, Белёк, это от «белки в колесе», но он у тебя мальчик, значит, Белёк. Откуда берётся прибыль, есть ли она вообще, ведает только этот твой Белёк, поскольку никакой, от слова, вообще, финансовой отчётности не предусмотрено. Ты корчишь из себя правильного инвестора и по итогу, вместо того чтобы прямо сейчас помогать своему Сизифу толкать неподъемное предприятие в гору успеха, которое, к слову сказать, может его ненароком придавить, ты сидишь здесь со мной, точишь лясы и слушаешь дождь.

– Но… – нахмурившись попытался братец что-то вставить.

Я поднял палец:

– Дай я продолжу, ты же сам меня попросил. В результате долгостроя и сопутствующих с этим всяческих перипетий, у тебя нешуточное напряжение в семье. И наконец, самое печальное это финансовая составляющая, – сделал паузу и пошёл снова подогревать воду для чая. Брат уткнувшись глазами в стол понуро молчал. Заварив себе новый пакетик, я продолжил: