Цифры Мария Казакова
Предисловие
Посвящается моей стае:
Жучке, Дочке, Дружку, Финику,
Нику, Малышу и моей маме.
Книга о побеге от правды и ответственности.
Книга про бег по комнате в бегстве от вируса.
Книга о погоне за недостижимым счастьем.
Книга про 2020-й год.
Впервые "Цифры" опубликованы летом 2020-го года как экспериментальный текстовый инста-сериал. В течение десяти недель отрывки из книги публиковались в инстаграме автора. Рассказы появлялись в сторис практически ежедневно в 20:20 по московскому времени.
"Цифры" организованы как лоскутное одеяло: истории персонажей хаотично собираются в главы без единых пространственно-временных координат. В рамках инстаграм-проекта читателям предлагалось самостоятельно отгадывать, о каком герое и каком мире они сейчас читают, на основе сюжетных зацепок и особенностей речи героев.
Так же устроена и эта электронная книга. Если Вам захочется послушать плейлисты персонажей или трудно разобраться в сюжетных перипетиях, посетите этот сайт: marikasakowa.wixsite.com/numbers.
Чтобы упростить навигацию по вселенной "Цифр", на сайте введено цветовое кодирование сюжетных линий. Желтая подложка блоков означает, что события происходят в Москве в наши дни, в эпоху пандемии. Голубая подложка переносит нас в иные миры и времена. Серая подложка указывает на справочный или сопроводительный характер отрывка.
На кнопках глав прописано название сюжетного вектора. Если у кнопок тождественны названия, это не значит, что в этих отрывках повествование ведётся от лица одних и тех же героев. Так, будет ошибкой полагать, что в сюжетном векторе "Девочки" во всех отрывках записаны мысли одной и той же героини.
Проект как Figma-прототип электронной книги с мудбордами персонажей (вкладка "Атмосфера их жизни") можно посмотреть тут. Загружается долго, особенно с телефона, но лучше понять героев и их миры через визуальные образы (картинки) можно только там (на других ресурсах это невозможно ввиду законов об авторском праве).
Приятного Вам чтения!
С уважением,
Мария Казакова (@undine_su_menulio).
Интро
В какой-то момент в твоей жизни остались только цифры.
Цифры – это красиво.
Цифры – это тишина, порядок. Анархия, стремящаяся в иерархию. Архаика, на которой строится современность.
Не осталось любви. Лишь воспоминание о любви. Любовь может быть только к цифрам. Воспоминание о любви – в письмах. А письма ты пишешь не от руки – значит, тоже цифры.
Пытаясь сбежать от шума, ты создаёшь тишину. Генерируешь беззвучие. Убираешь всё лишнее, очищаешь данные своей жизни, чтобы вновь были чётко видны и слышны и Свет, и Слово, и Бог.
Хочется начать быть – и для этого очищаешь корзину, раскидываешь по папочкам замусоренный рабочий стол. Читаешь по ночам Гомера.
Брисеида кажется реальнее близкой подруги. И переживаешь за неё как-то больше. За человеческую подругу сил переживать нет. А вот за бумажную и давно почившую – как раз хватает. И кажется, что этого для жизни вполне достаточно.
Для поддержания жизни.
Откуда взялись эмоции? В какой лощине их бьющий источник? Ведь раньше были они, били они, всесносившим потоком вырывались крушить и прославлять этот мир.
А сейчас – нет. Сейчас – усталость, пустота, одиночество. И это хорошо. Лучше, чем в эпицентре тайфуна. Наверное.
Lieber Wolke 4 mit dir, als unten wieder ganz allein.1
__________
Милый Боже!
На этом бесконечном стремительном пути
Не дай мне упасть,
Не дай мне остановиться,
Дай времени напиться воды,
Обнять маму,
Тебе помолиться,
Уснуть,
Забыться,
Проснуться,
И только чтобы опять – бежать.
__________
Девичий голос за твоей спиной: «Пусть лучше они не будут общаться со мной, чем будут общаться неискренне».
Если попытаться наиболее кратко и ёмко описать то, что происходит в её жизни, получится: «Растут зубы мудрости – и режутся они неистово».
Глава 1
Она стояла и смотрела на свои ноги. Простенькие чёрные кожаные ботиночки, у косточек выбиваются белёсые потроха. Подошва держится на вере в себя и честном слове. Она привстала на носочки, чтобы оценить масштабы катастрофы, и пыльные деревянные подмостки под стопами простуженно застонали. «Обиднее всего – вот это», – подумала она. – «Столько людей. Все смотрят. И дырки эти. Глупо. Обидно. Обиднее всего».
В первом ряду за шерстяным балахоном матери прячется трёхлетняя девочка. Выглядывает из-за тяжёлой болотной ткани, прыгают вокруг ушек нежные, молочно-золотистые локоны хвостиков. Она смотрит пристально, безэмоционально, широко раскрыв глаза, как телёнок, стремящийся что-то лизнуть. Медленно поднимает ладошку, будто не осознавая, и машет ей: «Привет!»
«Глупые дырки», – думает девушка.
Толпа всё плодится, взбивает ногами пыль. Площадь кажется замкнутой: единое пыльное небо, наплевав на правила горизонта, без всяких границ вливается в единую пыльную сушу. Вместо границ – их кашель, их чихи, харчки, мокрота, их крики, брань, любопытство. Небес больше не существует, спасения ждать неоткуда. Осталась только пыль.
Он зычно начал: «Дорогие друзья! Мы собрались здесь…» Толпа усиленно забулькала, устроилась поудобнее и смолкла. Она не вникала в смысл его слов, не было сил – пробуждённости хватало лишь ловить интонации. Он начал нейтрально, протокольно озвучивать чеканные тексты. Постепенно его голос набирал глубину и некий проникновенный бархат. Наверное, таким же голосом он соблазняет кухарок и служанок, прежде чем, забыв про тщетные уговоры, силой вбивать в них неутолимую похоть.
Голос потёк вверх. Он взывал, сокрушался, убеждал, молил, гневил. Его владелец чувствовал себя на вершине ораторского мастерства. Он был из тех, кто строил империи на подлоге, задабривании и лжи, но при этом предпочитал уважительно называть себя бизнесменом. Жирное тело впаивалось в одежду и воняло – опять виновата жена. Но голос – его спасение. Однажды ущупав в себе этот талант, он расковырял среди скепсиса и веру в Господа.
Как и сегодня, перед речью он мысленно молился. Клянчил у бога сил и удачи, чтобы ничто не помешало закопать эту шлюху. Ну и чтоб тело поменьше потело, а то запах мешает провозглашать истину.
На самом проникновенном пассаже утренняя баранина понеслась вверх по горлу с волной отрыжки. Жидкая смесь переваренной кислоты ударила в зубы. Он поперхнулся и выругался. Достал из кармана белый платочек и промокнул маслянистый лоб. «Извиняюсь», – продолжил. Толпа внимала, повинуясь.
Рядом с его грузной, лощёной фигурой она смотрелась нелепо. Худенькая, измождённая, усталые грустные глаза, поблекшие волосы. Чёрненькое платье в пол, в поры ткани забилась пыль. И эти дырявые ботиночки. «Глупо! Обидно», – ничто больше не влезало в её мысли, не впускалось, не помещалось. Только это она и могла талдычить.
Он был близок к тому, чтобы кончить. Его ярость достигла предела. Опутанная им толпа могла бы засомневаться, кто из двух стоящих перед ними – настоящая ворожея. Но они покорно, по-овечьи, позволяли себя гипнотизировать. Им хотелось верить.
Ярость переполняла его. Все члены налились кровью. На губы скатывался пот, но он тут же сплёвывал его с гневными речами.
«Заберите! Заберите у неё руки!» – он отхаркнул. – «Ими она прокляла наш народ».
Она всё стояла и всё думала о дырках. Трёхлетняя девочка продолжала махать ей ладошкой. С неба оседала пыль.
__________
– Ертын-хайе!
Ветер и стужа сменились на прелость и теплоту юрты. Не поднимая глаз, она вновь прошептала:
– Ертын-хайе, ты здесь?
– Заходи, – ответил ей грубый старческий голос.
– Ертын-хайе, я пришла.
– Я вижу.
– Я решила.
– Руку дай.
Молодая женщина чуть за тридцать протянула ладонь жирной старухе. Карга взяла её палец и приложила к белку своего глаза.
– Говори, что видишь, – прогремела она повелительно.
– Кони. Лес, кони, белые бабочки. Свет. Ветер холодный. Свет белый, розоватые лучи. Иголки ёлок, с них сосульки голубые. Странные, капельками, как ожерелья. Жеребёнок. Будто только родился, ножки слабые. Наступает на лёд, оступается, лужица трескается. Он визжит. Никто не приходит. Звенят сосульки. Льдинки лужиц взмываются вверх белыми бабочками. Всё, тьма. Конец. Не вижу ничего больше. Что это значит, Ертын-хайе?
– Боги ответили «нет».
– Но почему?
– Так решили боги.
– Но Ертын-хайе, я готова. Я обещаю, я готова. Я же говорила, что решила, Ертын-хайе, объясни, почему?
– Уходи из моего дома.
– Но я же сделала всё, как нужно…
– Уходи.
– Ертын-хайе…
– ВОН!!!
Из опущенных глаз потекли слёзы. Капельки впитывались в овечью шкуру и исчезали без следа. Сколько костей было погребено под местом, где она сидела? Сколько разбитых судеб побывало здесь? Сколько раз Ертын-хайе кричала: «Вон!!!»?
Она начала петь.
– Не смей, – пригрозила Ертын-хайе.
Она продолжала.
Так научила мама, а ту – её мама, а ту – уж и не знать, кто. Песня-вой, песня-стон.
– Прекрати сейчас же. Ты слышишь меня, Данайя?
Песня-просьба. Песня-молитва.
– Данайя, я же сказала, что ничего не смогу сделать.
– Забери у меня ребёнка, Ертын-хайе. Я готова. Я решила. Я сказала.
– Судьба жеребёнка не в моих руках, Данайя. Боги против.
Она вновь завыла.
– УБИРАЙСЯ ОТСЮДА!!!
Она вновь забыла человеческую речь. Только стон. Только овечья шкура под босыми стопами. Только знание, что за пределами юрты – холод и сбивающий с ног ветер. Она продолжала выть.
Карга взяла кувшин с маслом и подожгла палку.
