– Сколько? – спросил Максим мальчика на экране.

– Семьсот девяносто шесть. – Мальчик ответил сразу каким-то странным заторможенным голосом.

– А теперь?

На пол высыпалось содержимое ещё одной коробки.

– Тысячу восемьдесят три. – Интонация у мальчика не изменилась.

– Парень ни разу не ошибся! – Максим в комнате улыбнулся нам так, будто только что выиграл миллион долларов. – А ведь он физически не мог глазами пересчитать эти спички!

На экране подросток лет четырнадцати с закрытыми глазами перебирал клавиши рояля. Музыка лилась безостановочным потоком. Внезапно парень сменил руки и так, крест-накрест, доиграл произведение. Где-то за кадром раздались жидкие хлопки.

– Он сейчас исполнил сложнейшее произведение. Эту партию взрослые люди не могут сыграть, с высшим музыкальным образованием. А он один раз услышал и может. – Максим опять поглядел на нас с победной улыбкой.

– Ну хорошо. – Пётр махнул рукой в сторону телевизора и брезгливо поджал губы. – Я знаю, что такое аутизм. Что нам это даёт?

Максим нажал на кнопку пульта, и экран, на котором девочка сидела перед шахматной доской, погас.

– Видите ли, я изучаю причины аутизма. Дело в том, что аутисты как таковые используют свой мозг не как обычные люди, а иначе. Некоторые люди считают, что делают они это гораздо эффективнее. У меня есть предположение, что если человеческий мозг использовать активнее, то многие вопросы прогресса человечества отпадут сами собой.

– Прогресса человечества? – Степаныч хмыкнул. – Вот это сказанул.

– Вы хотите плодить аутистов? Больных людей? – Этот вопрос я задал, чтобы уяснить себе, что это не шутка.

– Ну зачем же именно плодить? Скорее создавать у полезных государству людей узкую направленность. Вон ваши досье лежат. – Он махнул рукой на папки. – Один уже полгода сочиняет флеш-игры и зарабатывает на этом больше, чем ему платит государство, а государство ему платит очень неплохо и обеспечивает всем!

– Не всем. Тёлок не приводят. А лаборантки все замужем.

– Неважно. В любом случае вы на рабочем месте занимаетесь ерундой, не в силах сосредоточиться на работе. А вы, Пётр Глебович, бегаете за лаборантками, по вечерам смотрите порнуху и, вместо того чтоб исследовать свойства вновь получаемых материй, изобретаете всё более и более жуткие наркотики! Слава богу, что эта гадость не выходит за пределы лаборатории, что вы это не пытаетесь вывесить в Интернете. Если бы это всё не было так гениально, то вас уже бы давно за такие дела посадили в тюрьму. И надолго.

– Ну не посадили же! – Я откинулся в кресле, полы халата расползлись до живота, открыв миру семейные чёрные трусы. Плевать, из-под стола не видно. – Мы слишком дорогой товар, чтоб нас сажать. Практически из всей старой команды остались только мы двое, а новую пока не набрали. И ещё: весь город, весь завод и всё НИИ работает тут только за счёт наших мозгов. Гранты, вливания от государства. Это всё имеет смысл только до тех пор, пока здесь работают учёные. Без умников типа нас этот город быстро превратиться в деревню.

– Знаю. Именно поэтому я здесь. У меня к вам деловое предложение от государства. Но сначала всё-таки посмотрите хотя бы вот это.

Наш молодой оппонент быстро понажимал кнопочки, и на экране мы увидели обычного работягу-токаря, который старательно ваял на станке какие-то детали. Минуты три мы смотрели, как камера показывает процесс со всех мыслимых и немыслимых углов. Углы были такие, что я вспомнил про свежескаченную порнуху в химлаборатории.

– И чего? – Пётр не выдержал первым. – Это тоже аутист?

– Ну… В каком-то роде. Вообще это нормальный человек, но у него уже сформирована зависимость от образа. Ему, скажем так, активизировали некую область в мозгу и сделали, скажем так, привязку к образу. Поскольку он хорошо умеет работать на станке, то ему сделали привязку работы к станку. И он стал сразу очень хорошим специалистом. Очень узкого профиля. Но именно это и требовалось.