Хозяин всего этого стал приходить в себя часа через два. Сначала заговорил громче, потом в речи появились русские слова, и наконец Ахмед открыл глаза и встретился взглядом с Григорием.

– Ты на меня так смотришь, будто хочешь, чтоб мне было стыдно.

– Да нет, я не хочу, чтобы вам было стыдно. Вы как себя чувствуете?

– Знаешь, почему я уехал сюда? Чтоб вот больше никто на меня так не смотрел, чтобы никому не врать и все.

Ахмед попробовал сесть и, видимо, решив, что усилия, приложенные к данному действию, не оправдают результат, остался лежать.

– И вот я глаза открываю, и ты смотришь на меня, как на собаку. Не смотри!

– Ахмед, у меня и мысли не было. Я пытаюсь определить, как вы себя ощущаете. Все в порядке?

– В порядке, мне хорошо. Случилось что-нибудь?

– Да ничего не случилось, просто вы упали с лавки и лежали на земле.

– И?

– Чего «и»? Снег еще не везде сошел, земля стылая, холодная, и вечер на носу. Оставь я вас так, к утру бы вы умерли от переохлаждения. Ахмед, вы понимаете, что если бы вы тут были совсем один, то умерли бы. Погибли бы. Зуб даю! Вас бы и не нашли.

– И не надо меня находить.

«Блин! Да чего я ему объясняю, – раздраженно подумал Григорий. – Да ему по фиг же, он не в себе. Завтра забудет все, что я ему сказал. Во, уже храпит. А с другой стороны, вот если со мной что-то случиться, и машина не заведется, то тогда что? До остановки ближайшей четыре километра лесом, автобус там по расписанию. Ну да. Можно попробовать вызвать помощь по мобильному телефону. Ну, вызову. И что? Кто сюда поедет? Лет двадцать назад движуха хоть какая-то была в этих местах, а теперь вокруг поселки – и ни одного человека в них.

А одинокий обросший мужчина с далекого Кавказа лежал на грязном топчане и улыбался в наркотическом сне каким-то своим мыслям.

*

Весна в деревне настраивала на позитивный лад. Григорий и сам не знал, почему так. Утром он вставал под лай собаки и куриный базар под окнами. Выходил, встречал на крылечке рассвет, вдыхая запах травы и мокрой земли. Птицы пели в саду, где обнаружились под растаявшими сугробами некие кусты, Григорий надеялся, что это смородина или крыжовник. Ахмед обнаружил в одном из домов удочки, и теперь Григорий каждый день удил с берега рыбу.

Иногда к нему туда приходил Ахмед и коротко делился новостями. У дороги в сторону города посадили капусту, с другой стороны будет расти кукуруза. В соседней деревеньке появилась бригада корейцев, будут выращивать укроп, кинзу и прочие травы на стол. Приехали на сезон. В прошлом году этим же занимались таджики. Если что – корейцы нас не знают, мы их не знаем.

Рыбную мелочь Григорий отдавал дикому коту, который в конце концов пришел к нему домой. В руки не давался, но зато подружился с Филей, и тому вроде как было теперь с кем общаться.

Григорий абсолютно комфортно себя чувствовал. Весенний воздух почему-то придавал ему энергию и хорошее настроение. Бывший горожанин похудел, повеселел и стал задумываться о перспективах.

– Знаешь, Филя, – говорил он иногда, почесывая собаку за ухом, – я б, наверное, вернулся бы обратно в город, да вот стремно мне. Там все начнется сначала. Вроде я тут время теряю, а с другой стороны, мне тут спокойно, никто меня не трогает, я никого не трогаю. Да и на кого я тебя оставлю? На кота? Думаешь, я не вижу, как он тебе по вечерам мышей приносит? Как ты можешь жрать такую гадость, а?

Филя только вилял хвостом и преданно смотрел в глаза.

*

Оторвавшись от жизни, Григорий новости слушал краем уха и невнимательно. Он считал, что Интернет гораздо правдивее радио, поскольку все-таки аполитичен. Интернета у него не было. Иногда он ловил себя на мысли, что вот было бы неплохо хотя бы в тех же «Одноклассниках» вывесить фотографии закатов и рассветов в этой деревушке, Фили, на котором спит кот, метровых щук, пойманных на червя. Но пока он просто фотографировал, а потом закачивал вечером в ноут, а с него – на флешку. До лучших времен.