Каждая хорошая лошадь имела свое имя и даже свою генеалогию; сотни имен сохранились в виде разнообразных памятников, от мозаик и до свинцовых входных билетов – тессер. Лошади – победители на пути в свои конюшни справляли настоящие триумфы.

Если вы спросите меня, бывали ли несчастные случаи во время конских ристаний, то я отвечу честно: да. И это забавляло публику. Колесницы сталкивались друг с другом, опрокидывались, прокатывались своими колесами по рукам и ногам бедных возниц, звучали хруст ломающихся костей, крики, стоны – и это вызывало визг и смех зрителей.

Почему люди так кровожадны и часто радуются чужой боли и несчастью? Неужели это заложено природой?

Но, вернемся к нашему повествованию. Приветливо светило еще теплое сентябрьское солнце, лучи которого освещали патрицианские дворцы из белого мрамора, огромные инсулы^>13 для рядовых граждан Рима, храмы и Капитолий. Отец с сыновьями подходили к цирку. Стоял невообразимый гул, как будто спящий Везувий собрался извергнуться на Рим (забегая вперед, отметим, что в 79 г. нашей эры он стер с лица земли город Помпеи).

в цирке находилось более 140 тысяч человек!!! Юный Цицерон смотрел на это огромное скопление народа и представлял, как бы он мог выступить перед такой гигантской аудиторией. От этих мыслей его отвлек нетерпеливый брат Квинт, зовя пойти за отцом, который, дав несколько сестерциев одному бездельнику, спешил занять хорошие места чуть ниже мест сенаторов и консулов, откуда открывался прекрасный вид на всю арену.

Отец с сыновьями сели на скамьи, и братья с жадным любопытством стали рассматривать окружающую публику. Квинт в основном глазел на красивых матрон и пытался строить им глазки, а Марка больше занимал верхний ряд оппидума, где сидела верхушка римской знати. Римские матроны с пышными прическами гордо восседали, разодетые в белоснежные столы^>14 и дорогие паллы^>15, усыпанные золотом и драгоценными камнями. Сзади каждой из матрон стоял раб с зонтом, прикрывая свою госпожу от начинающегося зноя: ведь у знатной матроны кожа должна была быть цвета белоснежного мрамора. В то время загорать и принимать солнечные ванны считалось дурным тоном для аристократок. Мужчины, одетые в роскошные сенаторские тоги, тоже напомаженные и надушенные, полусидели, полулежали. На лицах последних «сильных мира сего» застыла легкая тень небрежности, пресыщенности и скуки.

«Я обязательно стану известным и богатым. И все эти патриции, и богачи будут прислушиваться еще к моему мнению», – уверенно думал про себя, глядя на верхние ряды цирка, юный Цицерон.

Чуть опустив глаза, он увидел, как простые рядовые граждане разворачивают свои свертки и с удовольствием уплетают домашние яства, от которых у них просыпается жажда. Не мешкая, они подзывают к себе неутомимо снующих торговцев, покупают у них вино, кто Тускульское, кто Сицилийское, в зависимости от размеров своего кошелька, и с удовольствием поглощают этот напиток богов, становясь, отчего все веселее и развязнее. Повсюду внизу звучат смех и шутки.

А представление между тем все не начиналось и не начиналось – ждали консулов Рима. Толпа потихоньку стала нетерпеливо и рассерженно гудеть.

Ну, наконец-то! Слава Юпитеру! В парадных воротах появились ликторы, одетые в темные тоги и вооруженные фасциями – перевязанными кожаными ремнями пучками прутьев из вязового дерева, которые они несли на плечах. Это были должностные лица – «свита» высшего сановника, консула. Ликторы представляли собой атрибут консульской власти. Консулу их полагалось аж целых двенадцать: они гордо шествовали по арене, напоминая всем, какие важные персоны идут следом.