Эмма так и не появилась до обеда, а после обеда Лада вернулась от Ру немного бледная и растерянно сказала:

– Оля, знаешь, Эмма попала в аварию.

– В смысле, в аварию? – дурковато уточнила Оля, с трудом удерживаясь от присвистывания о том, что “кучно пошло”.

– В коромысле, блин, – расстроенно ответила Лада и тяжело села на ближайший стул. – В больнице она, в реанимации. Не понятно, жива будет, или нет. А если и жива, то вряд ли на ноги встанет в ближайшее время. Там, ну, почти что мозги по стенке. Господи! – она выдохнула и вдохнула, пытаясь успокоиться, а Оля смотрела на нее, как примерзшая, и в голове только крутилось “мир без щучек и стервей”. – Ру сказал мне пока брать ответственность, и все такое. Типа, потом видно будет. Не знаю просто. Он говорит, а я вот, блин, – она неопределенно встряхнула руками, показывая на свои недоотмытые мятые брюки, на кофту с пятнами. – Спрашивает, мол, а с Вами что. Говорю – машина сбила. И у него лицо такое стало, – она поискала слово, но не нашла, и конец фразы утонул в молчании. – И что мы делать будем, Оля?

– Работать, как работали, – заставила себя сказать Оля. “Мы мир сотворим линейным”, – подтвердила личинка, и Оля почти физически ощутила ее шевеление. – Может, Эмма еще выкарабкается.

– Надо будет собрать денег для нее. И сходить в больницу, да? – немного деланно оживилась Лада. – Но сначала надо понять, что там по задачам у нее на сегодня. А я даже пароле не знаю.

Оля тоже не знала – Эмма всегда держала все в своих руках, на своих глазах и никого не допускала на внутреннюю кухню своих дел. Она всегда была занята, и с заданной периодичностью выдавала нужный результат – и этого было довольно для всех, начиная с Ру.

– Для начала – давай сделаем рассылку и попросим, чтобы айтишники поменяли пароли на ее учетке и ее почте, – рассудительно сказала Оля. – А дальше видно будет.

Неужели, в самом деле, мир без стервей?..

Это выглядело неправдоподобно, но, например, Ладе, зависимой подпевале, похоже, хватило просто пинка под зад от машины, душа из грязи и известий про Эмму и ответственность, чтобы начать проявлять нормальные человеческие качества, а сама Эмма, наверное, была орешком покрупнее и покрепче – и щучковость из нее можно было вывести только радикальными способами.

Но вот… почему? И как.

Мысли Оли крутились вокруг этого еще некоторое время, пока другие заботы не раздергали внимание – но вечером она зачем-то пошла к другому метро, только бы не ходить мимо говорящего метромоста.

Хотя, конечно, не в нем было дело.

Наверное.

Скорее всего, дело было просто в том, что у нее наступила полоса удач – хоть и стремновато было думать о том, что ее удачей было чужое несчастье таких эпических пропорций. Но если и так, то светлая полоса не собиралась, кажется, длиться долго.

– Нет, определенно, что-то не так. Вы следуете формульности, это никуда не годится, мы же не пытаемся написать с Вами проходную вещь, которую забудут в тот же момент, как перевернут страницу. Мы пытается сделать что-то, что будет вгрызаться в уши, просверливать мозг смыслом и ритмом. А у Вас снова вышел просто гладенький и спокойный текст, без вызова. Он не цепляет. Мы не можем позволить себе, чтобы Ваш текст не цеплял, – отповедь была … неожиданной, мягко говоря. Неделю назад она была автором будущего шедевра, а сейчас – кажется, этот титул более ей не принадлежал. – Нужно что-то другое, Ольга. Что-то неожиданное, хлесткое. Противоречивое. Что-то, что одновременно вызывает вопрос и дает ответ.

И он едва слышно вздохнул, разочарованно и глухо, и от этого тихого звука Олю буквально замутило, словно он переворачивал что-то внутри нее и тянул личинку за хвост из головы.