– А сюда попадают те, кто второго сентября не сумел попасть в мехводы. Или пил газировку после Еды. – Торжественно сказал Воплин, подведя своих подопечных к белой двери в глухой стене одноэтажного приземистого здания. Оттуда тянуло могильной сыростью.

– Это морг? – испуганно спросил математический юноша.

Воплин задумался.

– Ну, кто как называет. По штатному расписанию это медсанчасть. – Сказал он, наконец.– Но наверное, вам лучше все увидеть самим.

Воплин сорвал с ручки пломбу со старинным почерневшим амулетом и распахнул дверь . Из коридора пахнуло тьмой и хлоркой.

– Входите, входите, не бойтесь. – Приветливо сказал курсант и отошел в сторону.

Абитуриенты, оглядываясь и спотыкаясь о невидимый порожек, начали по одному пропадать в проходе. Когда последний перешагнул порог, Воплин захлопнул белую дверь, наскоро навязал амулет обратно,и судорожно заколотил булыжником стоящие рядом две доски поперек прохода.

– А теперь бойтесь.– Тихо и серьезно сказал он.

Нечеловеческие крики и неистовые удары кулаками изнутри сотрясли белую дверь. Воплин чуть дрожащими руками чиркнул спичкой, затем вспомнил что не курит.

– Серег! Ты проиграл!– радостно хлопнул его по спине кто-то. – ТВОИ ЛАБЫ ТЕПЕРЬ МОИ!Буахахаха! .

Уже знакомый нам солнцелуноликий юноша сейчас никуда не мчался, поэтому его можно было рассмотреть в некоторых подробностях. Он был азиатом, блондином, приземистым и энергичным – и все это одновременно. Коренной таджикский швед в первом поколении Зафир Каас эмигрировал с семьей в Швецию два года назад по программе «Открытой Европы», но был через месяц депортирован по линии МАГАТЭ как нелегальное ядерное оружие. Юноша имел невероятно кипучий темперамент, учился сразу на трех факультетах, работал на двух работах и одной подработке, при этом участвовал еще и в рок-группе «Урр бабай», в которой был барабанщиком, клавишником, гитаристом, басом и женским вокалом одновременно. Самое ужасное во всем этом было то, что Зефирка неизменным соседом по койке Воплина. Впрочем, тот за год приобрел к своему проклятию практически полный иммунитет.

– А чо ты тут сидишь? – Подозрительно обнюхал Зефирка заколоченную Воплиным дверь. – Я б на твоем месте на эти доски не надеялся. Через два часа закат. Доктор обычно через эту дверь вылезает. Валил бы ты отсюда.

– Не могу. – Вздохнул Воплин. – Там мои абитуриенты на экскурсии

Зефирка вздрогнул и с ужасом выпучил глаза.

– Ты их чо, к доктору отправил? Одних? Ты рехнулся?

– Мне инструктор приказала. Все им показать. Все – значит и санчасть.

– А чо с ними не пошел?

– Инструктор сказала показать, а не ходить с ними по гиблым местам.

– Блин,чувак, ты даешь. Ты чо не помнишь, в прошлом году человек двадцать городских повыбивали все окна в санчасти и разбежались по окрестным лесам. Мы же их всей академией три дня ловили.

– Они просто черезчур впечатлительные были. Вот они, современные люди. Только в интернете сидят. Столкновение с реальной жизнью для них уже стресс.

Зефирка подошел совсем близко и уставился ему глаза в глаза.

– Серег. Это были покойники, которых нам оставили, пока в городе главную подстанцию не починят и свет в морг не дадут. Ты прекрасно знаешь доктора. Открывай давай дверь и топай за ними. Нас и так городские попы каждый месяц с вертолета святой водой кропят по периметру. Еще нам не хватало массового исчезновения гражданских.

В словах Зефирки была ужасная правда. Воплин в глубине сердца надеялся на повторение прошлогоднего инцидента, но доктор умела делать выводы. Сейчас шансов сбежать не было даже у покойников.

Воплин со скрежетом стал отдирать доски . Когда последняя бессильно свалилась под стеной, вместо белой обшарпанной двери перед курсантами предстала кирпичная силикатная стена с наклеенной наискосяк бумажкой от доктора с многозначительным заклинанием: