Врач открыл дверь, неожиданно легко справившись с замком, и вышел.

Ира повернулась к Мише и зашипела как змея:

– Ты видел, как он на нас смотрел?

– Как?

– С подозрением, вот как! Мы путались! Выкручивались! Он обо всем догадался.

– Да ему плевать. Нет, спасибо ему, конечно. Помог. Но он – доктор. Это его профессия.

Миша положил руку Ире на плечо, но та руку немедленно скинула.

– Он настучит.

– Да перестань.

– Настучит точно!

– Спорим – нет? – Миша улыбнулся. – Спорим на секс?

– Ты просто клинический идиот!

– Ага, – кивнул Миша. – А ты живешь с идиотом.

– Вынуждена жить, – сказала она. – Из-за ребенка.

И тут же заплакал младенец. Горько и громко.

– Видишь, – сказал Миша, – ты Ванечку сейчас своими словами обидела!

Я – девушка не наглая и не храбрая. Меня сложно вывести из себя. Но, видит бог, я долго терпела, прежде чем пойти на хитрость. Если меня не пускают к Филимонову, я прорвусь к нему без разрешения. И не через тринадцать дней! А сегодня! Сейчас! Я решила зайти в его кабинет, словно по ошибке. Выгонят – нестрашно. Зато напомню о себе.

Подходя к кабинету, живо себе представила, как я открываю дверь. А там за мраморным столом сидят Филимонов, Илон Маск, Билл Гейтс и российский министр экономического развития. В глубоком шоке я останавливаюсь на пороге, и Маск глубоким баритоном произносит:

– Good day, lady! What are you doing here?[1]

А я ему такая на чистом английском, без акцента:

– Я, Илон, здесь работаю. В отличие от вас.

И тут Илон Маск делает такое лицо, словно все его спутники разом упали с неба на землю.

Открыв дверь в кабинет, я не увидела никого и ничего, кроме затылка олигарха Филимонова, который сидел в кресле ко мне спиной.

Лицом он обратился к высокому окну, разглядывая, судя по всему, кирпичные башни Кремля. Я потопталась на пороге, как Конек-горбунок, и шагнула в кабинет.

– Александр Александрович… Можно войти?

Олигарх Филимонов не ответил. Я повторила:

– Александр Александрович…

Во второй раз мне не ответили тоже. Обойдя кресло, я увидела, что олигарх Филимонов смотрит на Кремль не мигая. Смесь удивления, испуга и ненависти была в этом взгляде.

– Александр Александрович… – сказала я в третий раз.

Олигарх неожиданно дернулся всем телом и заморгал, зашевелился.

– А? Что? Ты что здесь делаешь?!

– Вы спали? – говорю.

– Ненавижу, когда меня будят.

– Я не знала… У вас просто глаза были открыты.

– И? – Филимонов смотрел на меня не мигая. В этот раз смотрел, не спал. И от его пронзительного взгляда у меня начали завиваться волосы на затылке. Я промямлила:

– Ничего… Спали с открытыми глазами. Я всё поняла… Извините. Я пойду. Спасибо… До свидания.

Короче, Гарун бежал быстрее лани. Пулей вылетела и дверь за собой аккуратно затворила. А чувство такое осталось, словно чужую тайну узнала, какую и не следовало вовсе знать.

Юля, Юлия, дева жестоковыйная! Ты хочешь всё испортить? В тот момент, когда у тебя только начала налаживаться жизнь? Когда ты нашла наконец приличную работенку? Когда отец, притворявшийся больным, встал с кровати? Когда он каждое утро нарезает тебе кривые бутерброды?

«Они не кривые!» – сказал отец у меня в голове.

Юля, Юля, Юлия, ты хочешь всё разрушить только из-за того, что не можешь подождать жалкие две недели?

«Тринадцать дней», – сказал у меня в голове усатый Геныч, и последнее его слово несколько раз повторило эхо.

Юля, Юля, Юля. Тем более тринадцать дней! Всего тринадцать! Потерпеть не в силах? Ты что, дура неразумная?!

Когда Ира вернулась из аптеки, Миши дома не было. Она один раз позвала, а после, не разуваясь, вошла в комнату.

Ванечка спал на кровати, обложенный со всех сторон подушками, чтобы не упал. Вид у него был очень довольный. Он улыбался, глазки непрерывно двигались под тонкими веками.