– … похоже, не понимает, где он находится. Ты действительно собираешься о нём сообщать в район?

– Мне что, делать нечего? Заставь его работать. Пошли к нему председателя колхоза.

– Я ему сам сказал, что он должен на работу выйти, так он мне ответил, что не собирается в колхозе работать. Слушай, ещё кто-нибудь знает, что он в нашем селе объявился?

– Фельдшерица, Пахомыч, Дарья Петровна, может быть, ещё пару человек.

– Отвези его на хутор и расстреляй там. А людям скажем, что отвезли в район. О том, что он в нашем селе находится, всё равно никто не знает.

– Посмотрим, что он ответит завтра председателю колхоза. Если откажется выйти на работу в колхоз – поставлю к стенке. У меня рука не дрогнет.

Кто-то подошёл к окну.

– Прохладно стало, – послышался голос опера, и окно захлопнулось.

Взволнованно дыша, Анатолий присел на лежащий возле угла дома камень. Разум не мог понять происходившее вокруг него. Испуганный мозг хаотично искал ответ на вопрос: что делать? Что делать? Как быть? Что это было? Как это возможно? Испуг проникал в душу, парализуя мозг, мышцы напряженно подрагивали. В шоке, не двигаясь, он просидел несколько минут. Затем усилием воли заставил себя подняться с камня, боясь, что собеседники в кабинете обнаружат его, и в панике быстро пошёл назад по тропинке. От быстрой ходьбы хаотичная пляска мыслей прекратилась, но нормально соображать он был ещё не в состоянии.

Не фиксируя бегущее время, Анатолий достиг конца улицы, прошёл по ней к площади, свернул в свой переулок и, неожиданно поняв, что дошёл до нужного дома, чуть ли не бегом взлетел на крыльцо, рывком открыл дверь и торопливо вошёл в дом. Дарья Петровна удивлённо глянула на запыхавшегося постояльца.

– Никто обо мне не спрашивал? Никто не приходил?

– Да нет, не было никого. Чай пить будешь?

Чувствуя, как мелко дрожат ноги, Анатолий опустился на табуретку у стола.

– Я попью чаю. Есть у вас что-нибудь к чаю?

– Сухари вон на подоконнике в вазе. Варенье есть вишнёвое.

Она поставила чашку и включила плиту, на которой уже стоял наполненный чайник. Ожидая, пока закипит вода, спросила:

– Что случилось, почему такой испуганный пришёл?

Анатолий, однако, решил ничего не говорить хозяйке о подслушанном разговоре. Кто его знает: может быть, она заодно с этими людьми.

– Да так, ничего особенного, – ответил он сдержанно и спросил: – Где все жители села? Почему на улицах нет ни взрослых, ни детей?

– Женщины почти все, кроме больных, на колхозных огородах овощи сажают, мужчины – на севе. Детей в колхозе мало. Недавно дочка Страшненко родила неизвестно от кого. Школьники в интернате. У нас своей-то школы нет. А остальная молодёжь, кто повзрослее, в город подалась. Да и немного-то у нас молодёжи. Двое учатся, один служит, троим разрешили уехать из колхоза – вот и вся молодёжь.

Закипел чайник. Хозяйка налила в бокал кипяток, добавила из маленького заварного чайничка заварки и поставила перед Анатолием.

– А кто у вас председатель колхоза?

– Андрей Поликарпович. Он уже лет сорок здесь председателем.

– Не может быть. Сколько же лет ему сейчас?

– Уже за семьдесят. В прошлом году юбилей отмечали всем колхозом.

– Он же давно должен быть на пенсии.

– Да он сам не хочет на пенсию. Жена умерла лет пятнадцать назад, сын уехал. Один вдовствует. Вот и согласился и дальше быть председателем.

– А кто у вас тут самый главный: председатель колхоза, парторг, капитан или председатель сельсовета?

– Председателя колхоза уважают, а вот парторга и капитана боятся. Председатель сельсовета, что парторг скажет, то и делает.

– В общем, демократия, – съязвил Анатолий.