Но дом продолжал пугать меня, и ночами я тряслась от страха, пытаясь уснуть под чьи-то голоса, шаги и скрип половиц. В одну из таких ночей, когда не было нашего свидания с любимым, я отчаянно пыталась уснуть, ворочаясь с боку на бок. Наконец, преодолев страх, решилась выйти из своей комнаты. На цыпочках пошла по темному дому, не зажигая свечу. Постепенно глаза привыкли к темноте, и я все смелее передвигалась из комнаты в комнату, благо, убираясь каждый день в доме, знала расположение мебели. И странно, не встречая никого на своем пути, я не слышала ни голосов, ни скрипа половиц. Стояла жуткая тишина…

Я дошла до двери на вторую половину дома. Она была открыта настежь, что было удивительно – на этой двери всегда висел замок… Я не дыша заглянула внутрь и отпрянула от неожиданности, вжавшись в боковую стену… Посреди зала стоял гроб, обитый белым шелком. Это было ужасно – в гробу лежала мертвая молодая женщина в белом платье, с распущенными светлыми волосами, прикрытыми кружевной накидкой… Алексей сидел рядом, в глубокой скорби, и не видел ничего вокруг. Горели свечи по бокам гроба, и лишь их треск прерывал звенящую ночную тишину…

Алексей взял покойницу за руку, надел на ее палец кольцо с огромным камнем. Затем достал из-за пазухи диадему необыкновенной красоты, сверкающую самоцветами, и украсил ею лоб лежащей в гробу красавицы. Поцеловав мертвую женщину в губы, он присел рядом с гробом, и его лицо будто окаменело от горя. Он сидел, не шевелясь, как изваяние и не отрываясь смотрел на лицо покойницы. Сквозь треск свечей я слышала его дыхание, которое прерывали с трудом сдерживаемые рыдания… Я попятилась и бегом кинулась в свою комнату. Добежав до своей каморки, я крепко захлопнула за собой дверь… Сидя на кровати, поджав ноги, сдерживая крупную дрожь, я пыталась понять, что происходит? Кто эта женщина? Соперница была мертва, но мою душу терзала дикая ревность. Любимый так горевал, что было ясно – это его настоящая любовь.

Утро разбудило меня ярким светом. Я встала, оделась, умылась и спустилась на кухню. Быстро приготовив завтрак, понесла его на подносе в комнату к Алексею. Обычно он звонил в колокольчик, чтобы позвать меня. Но мне так захотелось его увидеть после ночного происшествия, что я нарушила запрет – не входить в его спальню без звонка.

Алексей крепко спал, разметавшись по своей постели, и улыбался во сне. Я смотрела на любимые черты – они были сейчас умиротворенными и спокойными… И я засомневалась, не привиделось ли мне все это – женщина, лежащая в гробу, и Алеша, сидящий возле нее в глубоком горе. Он проснулся и, увидев меня, нахмурился, будто был недоволен, что я вторглась в его потаенные мысли, затем его губы искривились в обычной усмешке. Я положила поднос с завтраком на столик и вылетела из спальни. Сердце мое успокоилось. Я убедилась, что прошлой ночью все было сном, рожденном в моем воспаленном измученном мозгу, ведь ни следа былой скорби в лице Алексея не было видно.

В этот день, убирая дом, я очень внимательно осмотрела замо́к, висящий на двери закрытой половины дома. Там стояла гробовая тишина, и пыль на замке говорила о том, что его давно никто не открывал. Я вздохнула с облегчением и еще раз уверила себя, что женщину в гробу и Алешу рядом с нею я видела лишь во сне.

Однажды я сидела у окна, устав от забот по дому, как всегда печалясь и думая о нем. Алексей подошел ко мне с обычной холодной усмешкой на красивых губах. В руках он держал все тот же клинок. Бесцветным ровным голосом он приказал мне убить себя. Попросил об этом так буднично, словно велел подать чашку чая. С обреченной усталостью, я молча посмотрела на него и быстрым движением, не задумываясь, направила клинок к своему сердцу. Мне было страшно и непередаваемо отрадно от такой покорной любви, что не было животного страха смерти, было только тоскливо и холодно от того, что я больше никогда его не увижу. Еще мгновение, и я вонзила бы клинок себе в грудь. Но резким движением Алексей перехватил мою руку, клинок упал на каменный пол с тяжелым лязгом.