– Никогда ни в чем в своей жизни, я не была так уверена, как в этом решении, Лима. Сделай, что должно.

Бабка вздохнула и обвела голову роженицы круговыми движениями.

– Может и не выйти, – упрямо повторила бабка, проводя старый, как мир ритуал.

– Ничего, – женщина вдруг вымученно улыбнулась, – ты сама меня учила – чужое бесу не продать. Так что все будет так, как должно быть.

Старух хмыкнула, на лице залегло подобие улыбки. Ее руки все быстрее носились над головой Белии, глаза закатились. На какой -то момент показалось, что от повитухи осталась лишь одна материальная оболочка, а дух куда -то исчез.

Не было понятно в какой момент роженица потеряла сознание. Просто глаза ее наконец закрылись, спина выгнулась дугой, с уголка рта потекла красноватая пена, а уже через мгновение ребенок, за чью жизнь мать готова была отдать в выкуп свою, появился на свет и закричал так, что задрожали оконные стекла.

***

Мир в узкой прорези тента пах сухой травой и слега покачивался. Жара стояла дурманящая, хотя день только начинался. В синем небе висело большое тяжелое солнце, на слабом ветру колыхалось марево, а по земле скребли колеса. Был слышен тихий разговор, у которого невозможно было разобрать слов. Мир же не просто покачивался, он ехал, и в этом не могло быть никаких сомнений. Или ехала крыша, потому что, сколько Малкут себя помнил, он никогда в жизни никуда не ездил.

Мальчик распахнул глаза шире и сел. Он нашел себя уютно расположившимся на импровизированном ложе из двух пуховых матрасов и яркой лоскутной простыни внутри бревенчатой повозки, которая, как не удивительно, действительно ехала. И ехала она на восток Асханны, прочь от Харота по самому палящему зною, возможному за весь год.

Малкут похлопал глазами и потянулся. Мышцы затекли, словно он спал несколько месяцев, было слышно, как прохрустели суставы. Одежда была явно не его. Слишком широкие штаны, подвязанные бечевкой, слишком длинная рубаха, из рукавов которой торчали только самые кончики пальцев, мягкие мокасины.

В нос ударила пыль, голова моментально закружилась и пришлось сделать несколько глубоких вдохов, ожидая, пока мир перестанет вертеться.

Разговор, доносящейся с козел повозки, было едва слышен и, прислушавшись, Малкут понял, что говорила женщина. Казалось бы, даже сама с собой. Ее голос был мелодичным и очень живым, интонации менялись с каждой произнесенной фразой.

Мальчик перевернулся на колени и неуверенно подполз ближе к отогнутому куску тента, теперь голос стал достаточно громким, чтобы разобрать отдельные фразы.

– Неделя целая, Гера. Они должны были уже вернуться.

Ответом была тишина, но женщина заговорила снова. Да так, словно вела с кем -то беседу.

– Что ты заладил, Фокус, Фокус. Он иллюзионист, а не волшебник! – в голове слышались недовольные нотки, – если воины их нагнали? Я боюсь представить, что они могли с ними сделать!

Тишина.

– Нельзя была пускать их с Лиской одних, – теперь тревога, и снова никто ей не ответил.

– Алания? И чем он поможет – твой Алания? – заворчал голос, – замолит стажу до смерти?

Малкут подполз еще ближе, пытаясь услышать того, кто женщине отвечает, но все тщетно. Только монотонный скрип колес нарушал ее монолог.

– Знаешь, Гера, тебя послушать – так я всех недооцениваю! Клирик- apostata не так у тебя прост. Иллюзионист, зеркал боящийся, как огня, с целой свитой Наместника справится может, если захочет. Одна жена твоя, похоже, проще не придумаешь!

– С женой сложнее, чем с отступником?! – женщина вскрикнула, после недолгой паузы, да так звонко, что Малкут вздрогнул, – ну, знаешь! С такими разговорами, Греманн, ты можешь остаться вообще без жены! Пойду проверю мальчиков, не хочу с тобой разговаривать.