– Да приберусь, приберусь, тётушка, но не про то я. Под полом-то земля. И рыть если – всё земля да земля. А если глубже?

– И там земля, – вздохнула я. – Сколь ни рой, всё глина будет, песок да камень. Вода порой попадётся, а под водой – снова земля. И так без конца.

– Жалко, – помолчав, сказал Гармай. – Я вот подумал, что ежели те жрицы правы, которые насчёт диска в океане, то можно было бы такую ямищу прорыть, чтобы весь земной диск насквозь. И вода бы океанская выплеснулась.

– А зачем? – поинтересовалась я.

– А просто так, – спокойно объяснил мальчишка. – Занятно…

Всё-таки совсем он ещё малой.

Пошла я проведать господина его – и что же застаю? Комната пустая, груда циновок раскидана, факел догорает. Я даже принюхалась – нет, чужих запахов вроде в воздухе не плавает. Может, ночные гости какое хитрое заклятье нам подбросили? Ох, не верится.

И правильно не верилось. На крыльце обнаружился господин Алан. Сидит, на солнце жмурится, ну чисто кот, молока налакавшийся. Выходит, это когда мы с Гармаем о делах земных да небесных рассуждали, он погулять вылез?

– Ты что? – напустилась я на него. – Тебе вставать не должно, лежать надо тебе. Чего удумал – на четвёртый день подыматься? Раны-то не зажили, рёбра не срослись…

– Ну так ведь лучше мне, тётушка Саумари, – возразил Алан. – Уже почти и не болит ничего, сколько можно валяться? Сама ведь знаешь, телу поблажки давать нельзя. Иначе оно взбунтует, не ты над ним властвовать будешь, а оно над тобой. Так что надо мне привыкать к ходьбе. Скоро-то всё равно в путь…

– Можно подумать, тебя кто-то гонит. – Я присела на крыльцо рядом. Крыльцо у меня широкое, места хватило. – Сколь надо, столь и оставайся. Или ты и впрямь решил, будто я с тебя серебро удержу?

– Да понимаю я, ни монетки ты не возьмёшь, – кивнул он. – Всё ведь вижу, не слепой. Мало таких людей, как ты… – И он сказал слова, которые непонятны мне показались. – Сильно опередила ты своё время… Ведьма… Надо же… Совсем не думал такую ведьму встретить…

Слово «ведьма» он слегка протянул и точно прокатал языком – вышло у него «веедь'мма». Только сейчас я поняла, что языком здешним, алгойской речью, говорит он хоть и чисто, но с едва заметной странностью. Хотя чего дивиться – может, он и не с края света, но уж точно издалека. Может, и впрямь из тех земель, до которых за всю жизнь не доедешь, хоть тебе на каждом постоялом дворе конь припасён. С другой стороны, он-то ведь как-то же добрался досюда? И при том пешим…

– Знаешь, тётушка, – сказал он, – мне тоже будет жаль с тобой расставаться. А что делать? Мне эту землю пройти надо, об Истинном Боге людям рассказать. Чтоб ждали… Тут спорить не о чем. Это во-первых. А во-вторых, ты сама мне говорила об опасности. Ночные эти колдуны меня ведь и видели, и слышали. Думаешь, забыли? У меня на родине присловье есть – держи… гм… мешок шире. Нажалуются наместнику, что подозрительного проповедника у себя держишь, который чужим богам учит. Все тогда пострадаем.

– Не донесут они, – улыбнулась я, показав солнцу вычерненные зубы. – Зачем им доносить? Как тогда с меня великую дюжину докко стрясти? Ежели меня в яму, так и дом, и сбережения, какие найдут – всё в казну. К рукам, конечно, доля прилипнет, так ведь не к тем рукам, не к ихним… Да и нет им интересу меня губить. Коли думают, будто я такая уж сильная колдунья, что совладала с ними, значит, захотят силу мою понять, своей сделать. Значит, и улещать будут, и наместниковой ямой стращать, да только я не из пугливых. А ты вот чего… ежели стражники заявятся или судья городской, по доносу – ты скажи, мол, не помнишь, чего там ночью наговорил. Били, мол, тебя лихие люди по голове, вот и заговариваешься.