И уже начиная говорить, поймала я взгляд Гармая – жадный, напряжённый и словно на что-то надеющийся…

Что-то изменилось в доме. Я почувствовала это не ушами, не глазами, а, наверное, кожей спины. То ли дуновение какое-то странное, то ли скрип, то ли шорох… Странно. Дверь входная на засов заложена, время-то позднее. Конечно, никто ко мне не полезет, какой дурак с ведьмой ссориться вздумает? Но привычка…

Я прервала рассказ на полуслове. Предостерегающе подняла палец – молчите все! Прислушалась, как учил меня наставник. Сперва сосредоточиться только на самых ближних звуках – собственном дыхании, звоне в ушах, жужжании мух… Потом протянуть внимание к звукам подальше, а затем и к самым дальним.

В доме определённо кто-то был. Кто-то шёл сюда, во внутренние комнаты, лёгкими быстрыми шагами. Вор? Справлюсь ли я с вором? Силы уже не те, да и вымоталась до предела…

Колыхнулась повешенная в дверном проёме тростниковая циновка, взметнулось рыжее пламя настенного факела – и на пороге явились двое.

Невысокие, на вид щуплые, в недорогих синих плащах из меннарского сукна. Один постарше, серебряные пряди проскальзывают в густых чёрных волосах, другой, горбоносый, на пару дюжин тянет, длинные волосы прихвачены бордовой лентой, а пальцы на руках шевелятся, извиваются, точно дождевые черви. У обоих тонкие, из кедра сработанные посохи. А глаза…. Вроде и не отворачивают они лица, да не получается никак поймать взгляд.

И веяло от обоих опасностью.

– Здоровья вам, – начала я первой. – Люди вы, как я погляжу, добрые… вот и ответьте, добрые люди, что ищете в чужом доме, куда вас, сдаётся мне, никто не звал?

– Здоровья и тебе, госпожа Саумари, – неторопливо ответил старший. Голос его был тусклым, потёртым, как мелкая монета, прошедшая великую дюжину рук. Такой голос не вспомнишь и день спустя.

– Что скажете хорошего, гости ночные? Или беда какая вас ко мне привела?

– Ну, – едва заметно усмехнулся старший, – для того мы и навестили тебя, чтоб поговорить обо всём обстоятельно. А уж сколь хорошим тебе наш разговор покажется, о том судить не могу. Ты ведь ведьма, госпожа Саумари, не так ли?

– Я ремесла своего не таю, – мне было совершено непонятно, кто они такие и как с ними держаться. Ни на кого не похожи. Ни стражники наместника, ни жрецы, ни разбойники… Да и как они вошли в запертый дом?

– Значит, ведьма, – кивнул мой незваный собеседник. – Лечишь, гадаешь, зелья составляешь, с духами говоришь, проклятья творишь… И давно ли так?

– Вот одного я понять не могу, – протянула я голосом «голодной крысы», – в кого вас, таких любопытных, превратить? В мокриц, в пауков, в лягушек?

И промазала.

– Ни в кого ты нас не превратишь, любезная, – ухмыльнулся старший. – Сноровки не хватит. Впрочем, попробуй, мешать не стану.

Ну и что мне было делать? К духу Ингрийе взывать, мною же и сочинённому? Изображать, будто порчу навожу? Так если в лягушку не побоялись, что им моя порча?

Было у меня, конечно, средство – только далеко оно, в подвале под камнем схоронено. А эти не выпустят. Ишь как стали, дверь загородили. Что невысокие они да худые, только подтверждало мои опасения. Самые лучшие бойцы – они же и самые незаметные.

Да если бы и домчалась я до подвала, если бы и вернулась сюда с непустыми руками… Если бы и выгнала обоих… уже через дюжинную долю вломились бы ко мне стражники… Средство-то моё – на самый крайний случай. А тут поди разбери, сколь он крайний. Странные люди, и веет от них недобрым. Самое главное – как в дом вошли?

– Не получается? – усмехнулся старший. – И не трудись боле, не получится. Заклятье на дом наложено, крепкое заклятье. Скована твоя сила моим словом, и не отомкну, пока не сочту нужным.