В эту самую газету судьба забросила однажды выпускницу столичного вуза, окончившую факультет журналистики. Выпускница оказалась девушкой восторженной, а потому ей очень нравились разные забавные подробности провинциального быта. Она принялась изучать их неутомимо, со всем энтузиазмом молодости, предполагавшим, впрочем, что когда через год или два она вернется в свои столицы, материала, накопленного здесь, хватит не на одну книгу.

По совету новых коллег свои исследования она начала, естественно, с нравов местного рынка. Для этого в один из воскресных дней она даже встала пораньше, чтобы не пропустить волнующие минуты заполнения торговых рядов крестьянами из окружавших город деревень.

В тот же самый день на рынок собрался и Нименман. Его появление в этом публичном месте всегда вызывало фурор среди домохозяек, выбиравших продукты, и панику среди тех, кто их продавал.

Нименман считался тонким знатоком сельскохозяйственной продукции. Точно так же, как в истории с капризными механизмами, он долго ходил кругами, словно принюхивался и прислушивался к тому, что было разложено на прилавках. Потом внезапно останавливался перед каким-либо продавцом и доставал кошелек. Очередь, которая мгновенно выстраивалась за ним, повергала в шок конкурентов. Единственное, что Нименман пробовал на вкус, была наша местная, славящаяся на все соседние области сметана. Он переходил от одной торговки к другой, подставлял им тыльную сторону ладони и ждал, пока они нанесут на нее пробную порцию своего продукта. После чего он ловко слизывал ее языком, на мгновение застывал и продолжал свой путь дальше. Обойдя весь ряд, он, наконец, останавливался перед бидонами, в которых находилась, по его мнению, сметана, лучшая на сегодня.

«Выбрал!» – как боевой клич разносилось по рынку, и толпа страждущих моментально бросалась к счастливице, на которую указала тыльная сторона его ладони.

Все это довелось наблюдать любознательной выпускнице факультета журналистики. Она даже захотела подойти ближе и познакомиться с кумиром местных домохозяек, но за их толпой каким-то образом упустила его из вида.

А между тем дуга судьбы, изогнувшаяся над «Бродвеем», замкнув две его крайние точки – рынок и редакцию газеты, уже начала готовить ловушку, обойти которую было невозможно.

Рецептом для изготовления приманки в этой хитроумной ловушке стали, как ни странно, песни Александра Вертинского. Впрочем, странным это могло показаться только на первый взгляд. Дело в том, что великий женолюб Нименман был давним поклонником певца, исполнявшего, слегка грассируя, изысканно-утонченные баллады. Заваривая на зверобое чай в своей холостяцкой квартире, он ставил на проигрыватель самодельные пластинки, записанные на рентгеновских пленках, и слушал их часами, вспоминая всех когда-либо встречавшихся на его пути женщин. Свою любовь дарили ему высокие и низкие, пухлые и худые, говорящие на русском, венгерском (он освобождал Будапешт), немецком (два года он потом служил в Германии) и даже на языке народности бурунди (как-то на отдыхе в Сочи). Песни Вертинского были пропуском в те времена, когда он был молод, хорош собой и признавался в любви так, что женщины рыдали над его фразами, пытаясь понять, с чем он сравнил их в очередной раз.

У столичной журналистки такого опыта, естественно, не было, но мама ее с девичества была влюблена в песни Вертинского, переписывала их в потаенный блокнотик, и даже над письменным столом повесила не обязательный по тем временам портрет Сталина или на худой конец Ленина, а добытую с огромным трудом фотографию певца в костюме Арлекина. Теперь, надеюсь, вы понимаете, какие колыбельные песни слышала, засыпая в постельке, будущая звезда журналистики и почему в ее речи проскальзывали порой милые грассирующие звуки.