Но воля Алрода – есть воля демиурга. А его глашатаи имели в ордене очень большую власть. Гил понял это, когда Краузе чуть заметно кивнул и посторонился, чтобы пропустить вперёд себя закутанную в плащ девушку.

Ёе вели под руки два жреца, нет, девочка не сопротивлялась, она скорее была потрясена – никак не рассчитывала на то, что станет в этом ритуальном представлении пред богами главной героиней. Возможно, она пришла по воле отца, а возможно, Уф-Олдрич сам выкрал её из родового замка и притащил сюда вопреки отцовской воли. Но как бы оно не было, её вряд ли собирались спрашивать, хочет ли она доказать Алроду свою любовь.

Сердце Гила стискивала немилосердная рука жалости к этой крошке. Да, он жаждал мести, хотел заставить Краузе страдать, но только его, только этого безжалостного ублюдка, способного пинать беззащитную женщину ногами и ломать ей рёбра за собственную неспособность удержать при себе.

Гил не хотел ни смотреть, ни тем более принимать участия в отвратительных ритуалах, которые требуют невинной крови чистых дев. Он не знал насколько много её понадобиться. Рассекут ли ей глотку, чтобы омыть алым бесчувственный камень или же сделают источником энергетического питания для братьев ордена?

Ни для кого в храмах не было секретом, что женщины – проводники чистейшей земной энергии и что соитие с жрицами позволяет служителям орденов напитаться силой самой Земли. Вот только в подобных ритуалах принимали участия очень специальные женщины. Они с детства воспитывались в храмах, проходили разного рода практики – готовили себя к будущей участи, умели дать членам орденов то, для чего их приглашали на ритуалы. А испуганная, сжавшаяся в комок девчонка, только вошедшая в цветущий возраст, и понятия не имела, что её ждёт.

Глядя в глаза затравленной Марте, Гил пожелал ей скорейшего перехода в призрачные миры. Да, быть заколотой на алтаре демиурга не лучшая судьба, но стать источником питания для озабоченных мужланов в рясах, да ещё и без должной подготовки к такой жизни, казалось ему ещё большим кошмаром.

Вот только гер Краузе его мнения не разделял. Ему участь дочери хоть и казалась чудовищной, но, видимо, вполне допустимой. Этот высокомерный, циничный мужчина готов был принести в жертву и родное дитя, лишь бы занять в священном ордене своё место.

Он подошёл к Марте и, не дав себе и мига на раздумья, стащил с неё накидку. Юное, бледное тельце девушки сверкнуло в лучах ярких огней. Сталкер покачал головой, тонкие узкие ножки переходили в узкие, почти мальчишеские бёдра, а выпирающие рёбра, венчали ещё не вполне созревшие холмики с розовыми навершиями. Девушка с мольбой посмотрела на своего отца, но встретив застывший пустой взгляд, опустила голову и покорилась его воли.

Краузе посадил дочь на холодный камень и, приняв у служителя ордена какой-то флакон, протянул его Марте. Она выпила содержимое, чуть сморщив носик, а затем запрокинула назад голову и легла на камень. В эту же минуту синее людское море ожило и стало повторять вслед за главным жрецом какой-то нелепый речитатив на староименском. Смысл его Гилу был предельно ясен, жрецы просили Алрода принять их жертву – девственную кровь, чистоту благородной девы – то за чем охотилась Амидат.

Смысл этого ритуала стал доходить до сталкера, как только выпитое девушкой зелье подействовало, и она стала извиваться на камне змеёй, воздевая руки к обступившей её толпе и моля об удовлетворении её искусственной похоти.

Младенческий мор и смерти всех последних людей, которых он видел в астрале вдруг стали для Гила не просто смертями, а неким откупом, платой. Не только Алрод, но и Амидат собирала чистые души. И если действия замурованной в склепе Амидат сталкеру были понятны, то вот зачем они понадобились их милостивому Алроду, который предписывал девам хранить непорочность, сталкер мог только догадываться.