Распластанная под ним Марлена вздрагивала, трепыхалась, кричала что-то оскорбительное и в то же время волнительное. Она силилась оттолкнуть его, но стоило ей преуспеть в этом, как требовательные руки против воли хозяйки настаивали на новых ласках.

Так она и боролась под напористыми толчками Гила то со своим спонтанным любовником, то с самой собой.

Гил не понимал этой агонии и хоть сам он был слишком занят удовлетворением свой вожделенной мечты, не мог не заметить влажных борозд отчаяния на её лице.

– Ну что ты, Марлена? – шептал он, собирая её слёзы губами. – Разве тебе плохо со мной?

– А-у-у-у, – вырывалось из её раскрасневшихся и совсем распухших от поцелуев губ. – Слезь с меня! Нет! Подожди, чуть позже…

– Как скажешь, – выдыхал Гил прямо в её губы, совсем не собираясь потакать противоречивым желаниям своей любовницы. А собираясь выколотить из неё всю одиозную спесь, выжать весь, до последней капли сок похоти и заставить просить о продолжении.

Гил любил чувственных женщин, они создавали иллюзию его исключительности. Порой эта иллюзия рассеивалась. Особенно когда он был в стельку пьян и лежал пластом под какой-нибудь лихой наездницей. Тогда Гил осознавал, что для опытной девушки важна лишь твёрдость его намерения, остальное она сделает сама. Но вот Марлена сама лишь мешала как ему, так и себе.

Она стонала и подвывала, конвульсивно подрагивая, но упирала в его грудь ладошки, чтобы не подпускать слишком близко. В то же время её бедра жили своей жизнью: они заходились в ритмичном покачивании, стремились к его, прижимались, будто умоляя проникнуть как можно глубже, жестче, яростнее.

Гил отвечал на её немую просьбу: он был порывист, неутомим, он не покинул её даже когда почувствовал, что гонка их вот-вот оборвется, что оба они уже близки к разрядке.

Марлена оказалась у этого предела первой, она замерла на миг, но только для того, чтобы взорваться новым криком наслаждения, лишившего её сознания. Потерял его и сам Гил, когда по бесстыдно разведенным девичьим ногам потекло белое и липкое.

Его голова упала на плечо Марлены, дыхание сбилось и он, хрипя, старался вобрать недостающего воздуха. А может и не воздуха, а её неземного, чарующего аромата, смешавшегося с его собственным.

– Марлена, – позвал Гил отдышавшись. – Очнись.

Он приподнялся, чтобы посмотреть не её лицо, убрал со лба влажные пряди белоснежных волос.

Девушка не приходила в себя, и его это испугало. Она лежала на мягкой перине лучшего номера их дрянной гостиницы и холодела, словно снежная королева. Её разрумянившееся в любовном пылу лицо быстро теряло краски. Розовые щёчки как-то вдруг померкли, обесцветились и как будто даже инеем покрылись. Из приоткрытых, искусанных губ не вырывался воздух, да и волнительная холмистость грудей не вздымалась больше…

В ужасе Гил отпрянул от застывшей принцессы своих грёз и попятился. Парень полз задом, пока кровать не закончилась и он не грохнулся на пол. В полёте он задел прикроватную тумбу и свернул с неё пару пузырьков. Те со звоном приземлились рядом с ним, и покои Марлены тут же наполнил удушающий запах масел. Сладкая роза, пряная гвоздика, мускат… Ароматы вернули Гила на несколько месяцев назад, в тот роковой день, в таверну «Единорог».

21. Глава 20

Звонкая пощёчина отрезвила его лучше ледяной проруби.

– Да что ты себе возомнил? – хлестал Гила её надменный голос.

– А на что это, по-твоему, было похоже?

Он изламывал губы в карикатурной ухмылке, стараясь как можно шутливее отвечать, но прекрасно осознавал, что она слышала его протестующе колотящееся сердце. Гил хотел бы списать его дробь на испуг, но на самом деле неуёмное сердцебиение было скорее возмущением.