– Я ушла, – ответила наконец Кина. – На Айнодоре у меня никого нет. И ничего. Мы с мамой жили на самой границе с Орочьими горами. Был набег, а гарнизон отозвали, и мы… нас… Город сожгли. Совсем…

Она осеклась на полуслове, съежилась на кровати, а в синих глазах появилось выражение, которое можно описывать в учебниках по совращению. Классическое, я бы сказала, выражение загнанности и ужаса пополам с непониманием. Когда женщина смотрит так — мужчина хватается за меч, готовый защищать ее от любой опасности. Когда так смотрит красивая женщина – мужчина действительно готов защищать ее хоть от всего мира. Я не была мужчиной. Другой вопрос, что ужас в глазах Кины был настоящим. И загнанность тоже.

– И давно ты на материке? – спросила я, вышибая девочку из ступора. Тут главное действовать пожестче, чтобы она жалеть себя не начала.

– Полгода.

– Ругаться здесь научилась?

– Ругаться?

Я повторила то, что услышала от нее пять минут назад.

– А это ругательство? – искренне удивилась эльфийка. – Я не знала. Я румийского не понимаю, а солдаты оттуда были… Мне слово понравилось. Что оно значит?

Не скажу, чтобы я смутилась. Однако тему решила сменить:

– Пить будешь?

– И есть буду.

Хорошо! Всего за полгода в полной мере набраться настоящей менестрельской наглости – это чего-нибудь да стоит. Я выглянула за дверь – так и есть: Марк околачивался неподалеку. Он тут же сделал вид, что страшно занят, и уставился на меня с выражением готовности к подвигу.

– Что там с завтраком?

– Каша. Со шкварками. Для вас, госпожа, мать поросенка жарит. Хороший поросенок.

– Да? Интересно, возьмется твоя мама приготовить свинью по имени Карел?

– Если пожелаете, – невозмутимо ответствовал Марк. – Только забить, извините… – он развел руками.

Хороший парень. Весь в отца. И матушка у него – очень приятная женщина. Хотя… Тетушка Ганна – это вообще песня отдельная.

– Ладно. Передай маме, что я извиняюсь за беспокойство, но прошу приготовить цыпленка, – я оглянулась на Кину. Эльфиечка выглядела голодной. – Лучше двух.

– Понял, – Марк исчез.

Я вернулась в комнату и разлила по кубкам вино.

– А мне говорили, что шефанго везде убивают, – подала голос менестрелька.

– Попробовали бы!

– Нет. Мне говорили, что вы везде убиваете. Что куда бы шефанго не пришли, они сперва всех убивают, а потом грабят и насилуют.

– Мертвых?!

– Не знаю… – она задумчиво уткнулась носом в кубок.

Ладно. Чего только нам про эльфов не рассказывали. Я помню сказки о том, как эльфы сдирали кожу с людей из-за расхождений в религиозных воззрениях. Нет, кое-кто действительно сдирал. Но ведь не все же. Насколько я знаю из слухов, мой народ тоже не отличается добротой и терпимостью. Однако почву для слухов дают экземпляры с особым подходом к делу. А таких всегда меньшинство. Хотя… если вспомнить, что меня изгнали за недостаточное рвение в истреблении эльфов. Вот тебе и меньшинство.

А шефанго действительно боятся. Начали бояться, когда мы стали близко общаться со смертными.

Здесь, в Удентале, навигаций сто назад, как раз когда закончились религиозные гонения, народ был понаглее. С Хранителем помирились, Огненосные войска поразогнали, анласитские умонастроения – не в чести. И когда я-Эльрик приехал в воеводство с Востока, прибить меня не пытались только потому, что полагали, будто за мной вскорости еще полусотня придет. Таких же.

Как раз тогда и случился большой скандал в «Серой кошке». Ян шарахался от меня, а мне не нужно было ничего кроме покоя и тишины, так что нас обоих положение устраивало, пока в «Кошку» не заявились местные дворянчики и не начали домогаться Яновой жены. Ян попытался им объяснить, что не дело это – так себя вести. Дворяне, конечно, люди, можно сказать, уважаемые, но к чужим-то женам как-то оно не принято. Он объясняет, а его не слышат. Слово за слово, хвостом по столу, гости раздухарились, повысили голоса и начали Яна нехорошо обзывать. Он с ними все миром разойтись пытался. Может, и разошелся бы, но меня тогда любой шум нервировал… и я, потеряв терпение, объяснил гостям за мою расшатанную душевную организацию. Объяснил, кажется, на зароллаше – у меня по пьяни всегда родной язык прорывается. Ну да они и на зароллаше поняли.