Точку неожиданно поставила Люба. Я сопротивлялся свадьбе, как мог, пока сестра не позвонила и, выслушав мать, позвала меня к телефону:

– Помнишь, я в десятом классе в больнице долго лежала? – начала она.

– И что? Помню, мать сказала, болела чем-то, по-женски.

– Аборт я сделала, от такого же придурка, который переспал со мной, а потом сделал вид, что сама я. Родители у него шишки были, запугали меня конкретно, а я и пошла. Сделала, только не так что-то пошло. Всю жизнь мне тот аборт испортил. Пустая я теперь, Андрей, совсем. Детей у меня никогда не будет. А ты? Ведь пойдет, сделает. Тебе своего ребенка не жаль?

– Да при чем тут это? – взвываю я и ухожу к себе в комнату, чтобы мать не слышать, – Я не отказываюсь, раз так получилось. Помогать буду, воспитывать, но жить с Милкой…

– А с кем? С Аней своей?

– Да хоть и с ней.

– Да она уже другого нашла, не страдай. Как ты уехал, так с Сергеем закрутила, что в охране у вас был.

– Врешь? – рычу я, – Не могла она!

– А чем ты от других мужиков отличаешься? Хочешь, позвони ей, проверь. Да про беременную невесту расскажи.

И так тошно мне стало, что впору в петлю лезть. Если Анютка нашла кого, то пусть счастлива будет, а мне тут ребенка растить.

На следующий день подали заявление в Загс, квартиру нашли, пока мне не дали. Обещали в течение трех месяцев после свадьбы дать свое жилье. Я не представлял, как жить буду с нелюбимой женщиной, но то, что ребенка любить буду, это не обсуждается.

– Знаешь, что, Анька, ты мне не подруга после этого, – позвонила Милка через неделю после свадьбы, – Ушла со свадьбы, ничего не сказала. Так поступают с подругами?

– Я плохо себя чувствовала, – озвучила отмазку, которую повторяла почти каждый день и для всех.

В университете, знакомым, в больнице, где подрабатывала ночными сменами. Пора было вливаться в жизнь, вставать на учет, защищать диплом, а я не могла. Из меня словно все жилы вытянули, никаких сил не осталось, совсем.

– В гости приходи, нам новое жилье дали, оценишь. Сразу после свадьбы, представляешь? Так себе квартира, новострой у черта на куличках, но зато свое, – смилостивилась Милка, – Я здесь с коробками разбираюсь, вчера только все перевезли. Приезжай, поможешь, а то мне тяжелое нельзя поднимать.

– Мил, я… – начала было, чтобы отказаться, но подруга меня не слышала.

– Аня, ты совсем совесть там потеряла? – возмутилась Милка, – Неделю носа не показываешь или мы уже не дружим с тобой?

– Хорошо, я приеду, – обреченно простонала я, вставая с кровати.

В ду́ше долго стояла под еле теплой водой, пытаясь как-то унять тошноту. Ехать совсем не хотелось, но и разговор с подругой откладывать тоже больше нельзя. Хотела ли я, чтобы Милка все узнала? Нет, не хотела, но что-то меня толкало к этому. Даже ругала себя, что я лицемерная, падшая женщина, которая хочет разрушить чужую семью. Да, какая-то правда в этом была. Я хотела счастья для себя, счастья с Андреем, с нашим ребенком, но могла ли все рассказать?

Когда сушила волосы, рука замерла с полотенцем в руках. А если Андрей будет дома? Я же посмотреть на него не смогу. Мы так и не поговорили после свадьбы. Я, честно говоря, думала, что он придет, позвонит, сделает хоть что-то. Но ничего, тишина, словно и не было его в моей жизни.

При мысли, что я его увижу, внутри словно тепло разошлось. Не остыло, не забыла, хотя очень хотелось. Ни вспоминать, ни жалеть, не любить. Как я смогу спокойно сидеть с подругой, когда он рядом будет?

Уже стоя у подъезда дома Милки, все еще сомневалась: идти или не идти. Я не была уверена, что смогу выдержать эту встречу и не наломать дров. Для себя я решила, что ничего не скажу подруге. Пусть живут, ребенка воспитывают, я не буду лезть в чужую семью, отбирать счастье. Я и сама не знаю, как буду жить, ведь у меня никого нет, даже родных. Не будет у моего ребенка ни бабушек, ни дедушек, но живут же люди.