Здравствуйте, дядя Миша. Родители возили меня в аквапарк. Еще мне покупали мороженое, вату и лимонад. Но даже без этого я знаю, что родители меня любят.

Жучка родила щенков, а где, даже Кузе не говорит. Лева иногда кричит, как мартовский кот. Дома у него пьют, а Леву заставляют петь. Лера не ходит на уроки. Женька шепелявит. Он ходит плавать на пруд, хотя уже холодно, весь в соплях, как говорит мама. В школе стало неинтересно. Наверное, я не буду вам больше писать. Степа.

Михаил приехал в Малые Броди в декабре, под Новый год, чтобы показать дом и участок первому объявившемуся покупателю. Он привез Леночке бутылку хорошего шампанского, расспросил о детоботах. Леночка несла какую-то чушь:

– В договорах не указано, что к детям нужно относиться как к родным, сказано, что нужно заботиться, кормить, одевать… Понятно, что не у всех все гладко еще, не все прижились. Дети иногда даже не заправляют постели, не моют за собой посуду, мол, это ведь тоже контрактом не предусмотрено!

Михаил не стал допивать чай, сослался на звонок покупателя, оделся и вышел, побрел по Бродям. Снег громко скрипел под ногами, золотился на солнце. Где-то за пустыми коровниками тявкали вороны.

– Привет, Женька! – увидел Михаил знакомые сосульки черных волос из-под шапки с помпоном. Женька стоял на крыльце магазина и пинал снег. Он широко улыбнулся в ответ, но тут же испуганно сомкнул губы.

– Женя… – Михаил не удержался, потянулся рукой к мальчишескому рту, поднял пальцем тонкую губу, оголив красные дыры вместо золотых зубов. Женька вывернулся и прытко побежал по улице. Михаил остался в растерянности. Женькины зубы, конечно же, не были выполнены из золота, и тот, кто попытался сдать их на лом, наверняка был очень огорчен.

В желтом сумраке сельского магазина у прилавка с шоколадками стояла Лера. Кроличью шапку она держала в прямой расслабленной руке, лбом лежала на грязном стекле, грустно смотрела на ценники под цветными прямоугольниками. От ее светлой косички осталось несколько желто-черных клоков. Волосы выглядели словно подпаленными поднесенной зажигалкой. Пока Михаил в молчаливом ужасе осматривал ее перегоревшую голову, она натянула на нее шапку и выскочила на улицу.

– Девчонка сладкого хочет, – сказала тучная продавщица, – а денег мать не дает, да с чего давать?

Михаил оплатил несколько плиток «Альпенгольда», попросил отдать Лере, когда та снова зайдет, купил деревенского молока, спросил про яйца, но продавщица помотала головой, посоветовала купить их у Воронцовых.

В доме родителей Кузи Михаилу продали и яйца, и домашнюю сметану, предлагали и чай с разными вкусностями. Сам Кузя все это время тихо сидел на ступеньке лестницы, ведущей на чердак.

– Молчит все, – сердито прокомментировала его поведение Воронцова. – Уже, поди, две недели молчит. Может, сломался? Посмотрели бы вы.

Михаил подошел к Кузе, осмотрел его. Мальчик выглядел неряшливо, словно вещь, за которой плохо ухаживают: коросты грязи в ушных раковинах, грязный нос, колтуны в поблекших кудрях, смятая одежда.