– Ладно, – сникает Венди и я за каким-то чертом жалею ее. – Спрашивай, я расскажу то, что знаю.

– Вот это правильно. Молодец. А раз молодец, топай за подарком, под елкой лежит. Завтра начнем серьезный разговор.

– Подарком? Мне?

– Вообще-то Новый год. Маленьким и послушным девочкам положены подарки.

Венди колеблется, возразить мне насчет маленькой девочки или бежать за подарком. Побеждает все-таки любопытство. Вздернув подбородок, выходит из комнаты. Не сомневаюсь, что за дверями стремглав кидается к елке. Щенок оказался хорошей идеей, слышу, как Венди верещит от восторга, сюсюкает и причитает.

Наконец-то спасительница ведет себя как и должна вести юная особа. Ей бы в куклы играть, а не пистолетом размахивать. Что-то в ликующих криках мне кажется знакомым, я невольно напрягаюсь. Что это мне напоминает? С ходу ничего не проясняется. Скорей всего, это неважное, неяркое воспоминание, если затерялось в глубинах хранилища, именуемого памятью человека.

Можно отмахнуться, но я начинаю методично просматривать хранилище. Сначала крупными мазками: детство, юность, молодость, зрелость. Улыбаюсь, что считаю себя зрелым. Последние события это утверждение опровергают. Жду, вслушиваюсь. Тренированный ум даст подсказку, главное не пропустить сигнал.

Что громче отзывается, детство или юность, юность или молодость? Молодость? Проверяю, делю на отрезки по пять лет. Точно, взрослая молодость. С двадцати пяти до тридцати лет. Бурный возраст, много событий. Сколько тогда Венди было лет? Семнадцать? Двадцать? На таких малявок я внимания не обращал. Вряд ли мы были знакомы.

– Спасибо, Кирилл! – Венди влетает в комнату без стука с песиком в руках. Сбивает меня с мысли. – Он такой милый. Такой душка. Такой симпатяга.

– С наступающим новым годом, Венди! Воспитай его достойным зверем. Благородным и верным.

– У него есть имя?

– Назови сама.

– Я назову его Кирр.

– Оу, – я придурковато хлопаю ресницами, прозвучало практически как признание в любви. Не слишком ли стремительный переход? Сколько прошло времени с момента, когда Венди держала меня на мушке?

– Это вовсе не в честь тебя. Не зазнавайся.

– Да кто я такой, чтобы в честь меня назвали пса? Сбитый летчик, – подзуживаю я и Венди признается.

– Это по моей фамилии.

– Климова?

– Ты ведешь себя отвратительно! – обидчиво заключает Стелла. – Я не перешла фамилию мужа.

– Что так? Леха пожалел для киссеныша своей фамилии?

– Дурак!

– Леха? Зачем тогда замуж за него вышла?

– Ты дурак! Я не давала повода смеяться над собой.

– Разве я смеюсь над тобой? – Венди такая ершистая, у меня руки чешутся залезть ей под платье, проверить, все ли она иголки растопырила. Делаю шаг и девчонка пятится. – На будущее запомни, Венди, мне поводы для смеха не нужны, я сам решаю, что смешно, а что нет.

– Дурак!

– Может еще поумнею? В следующем году. Как считаешь? Никогда ведь не поздно. Попрошу у деда Мороза горсточку ума.

– Маловероятно, что получишь, – Венди хмурится, но моя улыбка все портит. Не сдержался. – Ты нарочно придуриваешься?

– Да просто спать хочу.

– Плохая девочка мешает хорошему дяденьке спать? – выпаливает Венди прежде, чем успевает осознать всю двусмысленность этой фразы, краснеет и пулей выскакивает из комнаты.

– Эй, куда ты? – хохочу вслед. – Плохая девочка, куда ты? Хороший дяденька не кусается.

Стычки между нами нелепы, нам нечего выяснять и делить, но они становятся забавным развлечением. Я почти забыл, что на меня охотятся, что требуется срочно найти выход, и вместо спасения собственной жизни занимаюсь тем, что завоевываю симпатии чужой жены. При этом вру себе, что действую в интересах дела.