– Мама, мне нельзя спать. Со мной что-то происходит во сне. Со мной кто-то говорит.

– Это у тебя нервная перегрузка. Пойдём ужинать. Мы похоронили мышку, – последнюю реплику баба Лиза уже договаривала на кухне.

Ужин прошёл молча, каждый думал о своём. Наташа капризничала, отказалась есть салат, ограничившись макаронами и сосиской. Анастасия накручивала спагетти на вилку и думала о водовороте жизни, в который засасывает каждого. Но что туда влечёт: каждый сам себя, геном, Бог?

«Отец и мать алкоголики. Родительские гены. Взять бы их и почистить. От алкоголизма, от ожиренья, от злости, от тупости. И получилась бы такая стройная, умная, образованная красавица. И стала бы президентом. И что? Всяко лучше, чем жить в хрущёвке с двумя лицами женского пола. А ведь я в семнадцать считалась красавицей. Может, Геном вернёт мою красоту? Может, он действительно поможет? Возможно, нужно довериться ему, он, наверное, лучше знает?», – бросила странный взгляд на дочь Анастасия.

– Настя, всё образуется. Как тогда, на пляже. Я уже позже узнала, что местный мороженщик привёл вас с улицы на пляж. Обычно чудеса разрешаются просто. Пойдёмте спать. Я когда-нибудь всё расскажу про тебя подробнее, но не сегодня. Слишком тяжело, – попросила баба Лиза, домывая посуду.

Она спала в большой комнате, а Анастасия с Наташей – в спальне. Семья укладывалась спать. Наташа продолжала капризничать и отказалась убирать игрушки, потом чистить зубы. Ей было сказано ложиться с грязными зубами и в бардаке. Клара елозила по клетке и беспокойно что-то вынюхивала. Еды у неё была целая кормушка. Спустя полчаса в квартире стало тихо, только часы-ходики, прабабушкино наследство, мерно растворяли тишину. Анастасия погружалась в сон. Спагетти медленно растворялись внутри, притормаживая мыслительную деятельность, пока совсем не остановили её…

Углеводы, аминокислоты, растворяясь, разбегались по всему организму Анастасии, компенсируя дневные затраты. Они подпитывали её яичники, где потенциально готовилась выплеснуться новая жизнь, но эта готовность оставалась только потенциальной. Они подпитывали и её сны, в которых потенциальность сменялась эротизмом, который позволял ощутить всю глубину жизни хотя бы во сне. Анастасии снилась романтическая картинка, в которой она была графиней, а молодой принц добивался её руки. Её родители были против. Пройдя множество перипетий, они соединились в законном браке и начали совместный путь. Но спустя некоторое время выяснилось, что Анастасия бесплодна. Её горе не знало границ, Анастасия рыдала во сне, и эти рыдания разбудили её. Она очнулась, поняла, что это был сон, посмотрела в окно, где одинокая луна холодно и насупленно обозревала землю, и почувствовала неизъяснимую тоску.

Анастасия встала, взяла подушку, подошла к кроватке дочери и всмотрелась в темноту. Её сердце отдавалось глухим тоном по всей комнате, но внешне она была спокойна.

«Опустить подушку на неё, две-три минуты подержать – и она перестанет дышать. И я свободна. Хочешь направо, хочешь налево. А дальше Геном подскажет, что делать».

Белое пятно лица дочери просачивалось сквозь мрак. Оно отражало свет одиночества луны. Анастасия склонилась ближе и ощутила дыхание дочери. Дыхание горячим гейзером пробивалось сквозь лёд их отношений. Это дыхание обожгло Анастасию. Лёд, замороженный луной, треснул. Анастасия отпрянула, утирая лицо свободной от подушки рукой. Всмотрелась в темноту ещё раз, и белая картина сперва рассыпалась, а затем подобно пазлу начала собираться вновь, но уже в цветной паттерн.

«Кто я? Как я могу решать за Бога?» – Анастасия представила картинку, где Наташе восемнадцать, её выпускной бал, одноклассники, приглашающие её на танец. И себя, стоящую среди родителей и улыбающуюся своей дочери. Дочери! Неужели я могла разделить мир на два, где есть такая картина и где её нет. Неужели я могла встать на место Бога. Нет, я не имею права менять будущее!»