– Не все, – сказал ДЖЕДО.

– Имеешь в виду себя? – догадался я.

– А почему нет? Вы тут о разумных видах рассуждали и совершенно забыли про нас, искусственно созданных.

Мы сидели в кают-компании, развалясь в удобных креслах и просто болтали. Редкий моменты в напряжённой жизни космонавта.

– Мы не забыли, – сказал Юджин. – Это вопрос полномочий. Прости, ДЖЕДО, но человеческих полномочий у тебя нет. Если, конечно, я правильно понимаю статус искусственного интеллекта.

– Ты его правильно понимаешь, Юджин, – сказал я.

– Ну и ладно, – сказал ДЖЕДО. – Я хотя бы попытался.

– Может быть, ты? – предложил Быковский, глядя на меня. – Ты же пересекал орбиту Цейсана.

– Неоднократно. Но не я, а Кемрар Гели. Опять же, даже Кемрар Гели не пересекал орбиту Марса. Я – тем более.

– Формалист, – сказал Валерий Фёдорович.

– Какой есть.

– Кемрар Гели пересекал орбиту Марса, – сказал Сернан, попивая драво. – Если пересекал он, то можно сказать, что пересекал и ты.

– Когда это он пересекал орбиту Марса? – не понял я.

– Когда сознание Кемрара Гели перенеслось с Гарада на Землю и попало в тело мальчика Сергея Ермолова. Согласись, что миновать орбиту Марса оно не могло.

– А ведь и правда, – улыбнулся своей лисьей улыбкой Быковский. – Как формалист ты должен с этим согласиться.

Деваться было некуда, они меня поймали.

– Ладно, – вздохнул я. – ДЖЕДО!

– Здесь.

– Ты можешь перевести на русский и английский клятву цейсанца?

– Ту самую, из посвящения? Конечно.

– Переведи нам вслух. Только Цейсан замени на Марс, Гарад на Землю, а систему Крайто-Гройто на Солнечную.

– Я такой-то такой-то, – произнёс ДЖЕДО, – впервые пересекая орбиту планеты Марс, торжественно клянусь оставаться верным сыном Земли, Марса, а также всей Солнечной системы. Всегда помнить, что я землянин, марсианин и человек. Гордо и честно нести это звание по всей обитаемой и необитаемой вселенной.

– Ух, – сказал наш командир. – Хорошая клятва.

– Пробирает, – сказал Юджин.

– ДЖЕДО, – спросил я. – Найдётся на «Горном эхе» что-то вроде меча?

– Могу принести кусок углеритовой полосы от внешней обшивки космокатера. Она с продольными вставками из высококачественной стали и чем-то напоминает.

– Тащи.

Вот так мы придумали и утвердили новую традицию, став марсианами. Всем понравилось. А кусок углеритовой полосы, заменившей нам меч, я попросил ДЖЕДО спрятать в нарочитом месте. Для будущих церемоний посвящения в марсиане. Мало ли что.

Восемь минут.

Столько времени шёл радиосигнал до Земли, когда мы связались с ней в последний раз. И столько же обратно.

Это означало, что «Горное эхо» удалился от Земли на сто сорок четыре миллиона километров. Впрочем, мы и так это знали, а впереди нас ожидало и вовсе неизмеримое человеческим воображением расстояние длиной в двести тридцать девять световых лет.

Восемь минут и двести тридцать девять лет. Почувствуйте разницу. А лучше не надо – просто примите всё, как есть. Благо, что и чувствовать ничего не придётся. Вы просто заснёте и проснётесь, а расстояние уже будет преодолено. Таково волшебное свойство нуль-пространства и анабиозных камер. Хотя я бы предпочёл обойтись без них. Но пока – только так.

На сеансе связи меня ждал сюрприз.

– Серёжа, тут с нами ещё Таня, – сказала мама. – Таня Калинина, одноклассница твоя. – Она тоже хочет тебе что-то сказать.

Почему-то я часто вспоминал Таньку во время полёта – это помогало терпеть двойную тяжесть и вообще как-то вдохновляло, что ли. Справедливости ради нужно сказать, что вспоминал я и Кристину, и Наташу и даже воздушную гимнастку американку Венди. Но Таньку чаще.

И – надо же! – вот и она.