– Да, – раздался за дверью слабый голос.

Вошёл. Товарищ майор лежал на койке в отдельной палате под капельницей и безучастно пялился в чисто беленый потолок. Скосил глаза, увидел меня, слабо улыбнулся и сказал:

– Ну наконец-то. Я уж волноваться начал, куда ты делся.

– Привет. Извини, раньше никак не получалось. Но я знал, что твоя жизнь в безопасности.

– Жизнь – может быть, – сварливо заметил Петров. – А здоровье?

– Не ссать, товарищ майор, – сказал я, подходя и усаживаясь на стул рядом с койкой. – Здоровье тебе мы сейчас поправим. Будешь, как новенький.

– То-то гляжу, апельсинов ты мне не принёс. Решил быстро отделаться.

– Ты даже не представляешь, насколько быстро. Быстро, но эффективно. Закрой глаза и расслабься.

Рана и впрямь оказалась не тяжёлой. Или, скажем так, не слишком тяжёлой. Пуля пробила лёгкое и застряла в правой лопатке, сломав её. Операцию хирурги госпиталя провели вчера вечером, пулю извлекли, осложнений не предвиделось. Но чего зря валяться и ждать выздоровления, если у человека есть такой друг, как я? Правильно, нечего. Поэтому я запустил на всю катушку регенерационные процессы, ещё раз осмотрел ауру товарища майора и, удовлетворённый, вышел из орно.

– Ну, как теперь самочувствие? – осведомился.

– Как будто шампанского в кровь влили, – подумав, ответил друг. – Аж встать захотелось.

– Э, нет, – сказал я. – Рановато, даже не думай пока.

– А когда?

– Ближе к вечеру, пожалуй, можно. Часиков, эдак, через пять.

– Скучно лежать, – вздохнул он. – Хоть бы книжку мне принёс, что ли.

– А я и принёс, – сказал я. – Но могу, если хочешь, тебя усыпить. Сон – это здоровье.

– Нет, не хочу спать. Давай книжку.

Я достал из сумки «Особняк» Уильяма Фолкнера и «Час быка» Ивана Ефремова, показал, положил на тумбочку.

– «Час быка» в «Технике молодёжи» читал, года четыре назад, сокращённый вариант, – сказал Петров. – А «Особняк» и вовсе не читал. Вообще, я Фолкнера не особо люблю.

– Больше Хемингуэя, да?

– Ага.

– Как и все мы. Я тебе потому и принёс Фолкнера, что сам недавно прочёл «Особняк» и мне понравилось. Перевод здесь отличный, Райт-Ковалёвой[3]. Шестьдесят пятого года издание. Попробуй, не пожалеешь.

– Спасибо, Серёжа.

– Не за что. Выздоравливай. Думаю, послезавтра уже можно выписываться, сейчас дело быстро пойдёт.

– А ты куда теперь?

– В Пуэрто-Рико. Но сначала на Кубу.

– Привет Фиделю, – сказал Петров. – Мы виделись. Классный мужик.

Расстояние от Москвы до Гаваны, как сообщил мне штурман экипажа АН–22 «Антей» по имени Павел, девять тысяч пятьсот восемьдесят пять километров.

Было девять часов пятьдесят минут утра восьмого августа одна тысяча девятьсот семьдесят третьего года. Я стоял у хвостовой части четырёхмоторного гиганта и наблюдал, как в его металлическое чрево под руководством пилота Нодия, чем-то похожего на актёра Влодимежа Пресса из популярнейшего в СССР польского телесериала «Четыре танкиста и собака», в котором Пресс играет механика-водителя танка «Рыжий» грузина Григория и механика Сергеева грузят гравилёт «РС–1» со снятым несущим винтом.

Борис и Антон привычно бдели поблизости.

Гравилёт был плотно упакована в серо-зелёный брезент, но и под ним угадывались необычные стремительные очертания машины.

По военному аэродрому Чкаловский гулял рваный августовский ветерок. Небо, абсолютно ясное с раннего утра, заволакивали тучи.

– Как бы дождь не начался, – принюхался к воздуху штурман Павел, забавно шевеля длинным носом. – Через сорок минут вылет. Где ваши?

Штурману было явно лестно стоять рядом со мной. Он вообще был горд тем, что оказался в экипаже, которому доверили столь ответственное дело, как испытание «Антея» с антигравом, а теперь, вот, международный демонстрационный и одновременно дружественный полёт на Кубу с самим Сергеем Ермоловым на борту – мальчишкой-гением, благодаря которому его жизнь так волшебно изменилась за какие-то полгода. Мне даже спрашивать об этом было не нужно – и так всё ясно.