– Ты ничтожество. Ты слишком возомнил о себе и заслужил наказание, – суровый тон деда не позволял усомниться в серьезности его намерений.

– Я все сделаю, дед. Выполню все твои требования, чего бы мне это ни стоило, – поспешил заверить Посейдона змей. При этом он совершенно не представлял себе, каким образом будет творить на земле это самое добро. Неясно было даже: с чего и как начать?

– Все. Иди. В море твоя варварская психология неприемлема. Здесь жить ты больше не будешь, – Посейдон указал в сторону хрустальных дверей, требуя, чтобы внук немедленно покинул дворец, – иди и знай, что у тебя впереди другое будущее, которое даст тебе возможность выправить свое положение. Ты сможешь. Я помогу…

Последних слов деда змей не слышал. Неловко перебирая своими маленькими ножками, он выходил из дворца.

Дельфины, обозначившие себя черными точками на горизонте, по мере приближения к берегу повели себя просто вызывающе.

Они беспрестанно гоготали и высоко выпрыгивали из воды, всем своим видом стараясь привлечь к себе внимание.

Рисовать море с дельфинами не было малейшего желания. Эйден отложила кисть и не без грусти посмотрела на свое произведение.

Море, которое по замыслу юной художницы должно было стать стихией, смывающей грязь и все плохое на земле, на картине таковым не выглядело.

Волны, наяву подвижные, кипучие, на полотне получились унылыми, серыми, невнятными. Волновая масса выглядела инертной, неживой. Эйден, как ни старалась, не смогла придать волнам энергию, силу, ярость.

Морской змей в бухте, изображением которого Эйден собиралась придать колоритный сумрак всему пейзажу, на полотне так и не появился. Она попросту не решилась его изображать.

Без внутреннего ажиотажа, без жгущего душу драйва за кисть лучше не браться. Эйден отчетливо вспомнила слова своего наставника: «Художника нет без острой душевной провокации, без смелого вызова самому себе».

Твердо решив изменить свою жизнь, стать, наконец, смелой и дерзкой, Эйден подставила маленький острый кулачок под свой тяжелый подбородок с упрямой ямочкой и принялась наблюдать за приближающимися дельфинами.

Уже хорошо были видны их жирные лощеные спины.

Когда Эйден разглядела среди дельфинов в пенящейся водной массе белое тело человека, она вскрикнула и приложила ладони к щекам.

Дельфины старательно, как заботливые верные слуги, удерживали человека на плаву и быстро приближали его к берегу.

Выгнутая колесом спина, беспомощно раскинутые руки и запрокинутая голова недвусмысленно указывали на то печальное обстоятельство, что человек этот был мертв. Зрелище становилось не для слабонервных. Эйден побледнела и опустила голову.

Можно было подняться и уйти, и никто бы ее не обвинил. Но она осталась и, машинально проведя рукой по приподнятой ветром юбке, продолжила созерцать крайне необычное действо.

Перед береговой полосой на пляжном галечном мелководье дельфины собрались воедино. Дружно, словно по команде, они подняли над водой безжизненное тело и вытолкнули его на берег.

Задрав свои черные носы, как бы прося прощения за содеянное, дельфины быстренько ретировались.

Эйден с тревогой смотрела на разворачивающийся у нее на глазах трагический спектакль.

Пляж был пуст. Содействия или помощи просить здесь можно было, пожалуй, лишь у жирных чаек.

Повыше чаек в синем небе Эйден приметила орла. Стервятник описывал круги в небе над бухтой.

Скорее от безысходности, чем от надежды, Эйден посмотрела на пустую спасательную вышку.

Старое витражное окно поскрипывало от дуновений ветра. После того страшного дня, когда пляж в одночасье опустел, спасатели здесь не появлялись.