Сорвав испорченную рябиновую гроздь, я сунул ее в карман и решительно отворил калитку старостова подворья… чтобы буквально застыть на пороге, не решаясь сделать шаг. Что ж, хотя бы гадать над судьбой рябины не нужно.

Мертвое дерево росло перед мертвым серым двором без единого всполоха чуди.

***

Жена у Старосты была круглолицей, радушной и с виду пышущей здоровьем. Но от меня не укрылось, как она слегка прихрамывает, придерживает левый бок. И светлые волосы цвета спелой пшеницы, выбивающиеся из-под платка, выглядели потускневшими.

Приняла она меня тепло. И сразу же, даже без просьб, налила большую чашку молока. И удивилась, когда я попросил еще одну — поменьше. Пугать я ее не стал — просто сунул чашку в туесок, дождался, когда она найдет опору в Батаниных лапках, и убрал руку.

— Кот у вас там? — поинтересовалась женщина. — Может, сметанки ему?

— Можно и сметанки, — согласился я. Сметану Батаня тоже любил. — А муж твой, хозяйка, скоро вернется?

— Должо́н быстро управиться, — женщина оглянулась на толпящихся в сенях детишек. — Бутко, сбегай до бачко, скажи: чудодей говорить желает.

Я мог бы сказать, что подожду, но не стал останавливать хозяйку. Вряд ли я, конечно, разберусь со всем творящимся здесь страхом быстро, но хотя бы попытаюсь.

— Мне посмотреть надобно. Дом ваш, — сказал я, когда старшенький из ребятишек убежал. За ним увязалось еще несколько — и это было хорошо. Все равно детей придется отослать из хаты, пока я буду искать тела.

В том, что чудицы мертвы и в этом доме, я был уже уверен.

— Наш?.. — переспросила хозяйка удивленно. А потом переполошилась. — Вы верно напутали что! Наш-то зачем смотреть? Девонек тех я как родных привечала: пока малые были, с моими старшенькими играли от зорьки до зорьки! Мы никак к этим ужостям не причастны!

— Нет, конечно, нет! — я поспешил успокаивающе вскинуть руки. И понизил голос. — Ты лучше скажи, матушка, не чувствовала ли ты себя дома плохо в последнее время?

— Плохо?.. — хозяйка грузно осела на лавку и тяжело вздохнула. — Как луна расти пошла — так что-то все время не очень хорошо, — призналась она. — И причин кручиниться-то нет, а будто сил никаких нет. Порой ввечеру сяду за стол, и такая тоска нападает… Хоть вой аки зверь лесной.

— Понятно… — я погладил пальцем гладкую древесину столешницы без единого следа суседкиных чар.

— А вот еще чаго, — быстро сказала хозяйка. — Продукты как-то быстро портиться стали. Только молока надою, раз — и скисло уже. Ни сливок слить, ни детям кашу сварить порой не успеваю. Может, заболела, думаю, корова-то наша. Поспрошала по дворам — у всех напасть такая же. И мясо портится, и овощи. Один раз вообще Купава наша — уж до чего мастерица! — пирог из печи уже порченный вынула. Не сгорел он, нет! Внутри порченный. Как будто злая сила какая чары свои бесовские наслала.

От таких новостей меня пробрал холод, даром что в хате было жарко натоплено.

— У всех? — переспросил я. — У всей деревни молоко портится?

— Ну в каждый двор я не ходила… — протянула хозяйка испуганно. — Но у товарок моих — у всех чудицы лютуют. Они, небось, девок-то и сгубили!

— Да нет, хозяюшка, молоко вам портят вовсе не чудицы… — вздохнул я.

“А их отсутствие…” — продолжил мысленно, но рассказывать про свои догадки не спешил. Нужно было осмотреть дом — точнее, все дома, — а потом уже делать выводы. А коли я ошибаюсь? Ох, как же мне хотелось ошибаться…

Ветла́ — Дерево семейства ивовых с узкими, острыми серебристыми листьями; белая (серебристая) ива, белотал.

Рюен — сентябрь по-старославянски

5. Глава 5

Староста вернулся быстро. Я успел пообедать и скормить Батане полблина. Толстый, масляный, горячий… Мне хватило одного, чтобы насытиться, даже не макая в красное земляничное варенье. Его я съел просто так, с безвкусным