Ещё от тех чудес не остыли, а уж от такой дивной красоты, что в особняке они увидели, и вовсе голова кругом пошла. Вазы малахитовые меж колонн мраморных красуются. Вдоль стен, на которых картины прекрасные в золочёных рамах развешаны, бронзовые купидоны с нимфами резвятся. Радужные зайчики в люстрах хрустальных мелькают отражением множества свечей.

Паркет наборный, узорчатый – до того хорош, что по нему и ступать-то боязно растоптанными их валенками. Стоят, любуются как зачарованные, словно в ту щёлочку в заборе заглянули, что рай от нас, грешников, огораживает.

А генерал-губернатор в то время повелел их на кухне накормить, обогреть и приодеть. Потому что к гостям иностранным предстоит им выйти, когда он позовёт. А гости в тот вечер весьма именитые ожидались.

Король заморский, что проездом через наше Отечество со всею своей свитой проезжал, вернее, возвращался со свадьбы своей дочери, которую замуж выдал в семейство царя соседнего с нами царства.

Так что ответственное дело выпало генерал-губернатору: принять честь по чести предстояло в том особняке тем зимним вечером. И потому гудела кухня как улей и сновали туда-сюда как чумовые разряженные слуги.

Особняк сверкал! А приглашённые музыканты играли модные вальсы, пробуждающие в душе и кротость, и умиление.

Генерал-губернатор был человеком обстоятельным и рассудительным и всё-то до мельчайших подробностей продумал, как ему высокого гостя принять.

Старался, чтоб не то чтобы придраться было не к чему, а чтобы впечатление осталось у короля и всей его свиты самое расчудесное о пребывании в Отечестве нашем. И чтобы уважение к державе у чужеземцев после посещения осталось. Праздник он устроил великолепный.

Старался он, потому что Отечество всею душою любил и всегда радеть для него готов был.

А знал он некую особенность разных иноземцев говорить о нас если и с почтением, то непременно вроде как в прошедшем времени: «Помним, мол, и почитаем великую вашу историю, о великих свершениях и победах ваших отцов и прадедов не забываем! А вы, нынешние, вроде как жидковаты стали!»

И потому уж очень хотелось ему показать, что не только лучами былой славы освещены деяния наши – и сами мы, нынешние, всему былому не пасынки.

И как только он почувствовал, что настал черёд позабавить гостей, дождался, когда тосты стали сменять друг друга всё чаще и звучать всё непринуждённее – тут он на один из тостов короля о былой славе нашей литературы и науки в ответ повелел позвать мастерицу с сыном.

А сам посреди торжественного стола поставил ту свистульку, что мальчонка вылепил. И говорит:

– А вот, извольте, Ваше величество и вся ваша королевская свита, полюбопытствовать на то, что и в самой крестьянской малости, в простонародной забаве у нас всегда чудесам место найдётся!

Те в недоумении свистульку рассматривают, стоящую среди фарфора изысканного, хрусталей, серебра столового.

Генерал-губернатор глаза закрыл и скоро про себя молитву шепчет и мысленно крестится, чтобы то чудо, что своими глазами днём на базаре видел, повторилось. Боязно ему стало: чудесам-то ведь не прикажешь!

Возгласы удивления заставили его открыть глаза. Ну, что охи да ахи расписывать! Не подвела свистулька! Такие выкрутасы пошла творить, что генерал-губернатор про себя только Бога благодарил и радовался.

Первыми, по девичьей своей живости, поближе к ней протиснулись фрейлины. И уж всё-то их легкомыслие свистулька во всей красе всем на потеху отобразила. Среди тарелок и бокалов кружились в танце глиняные дамы и кавалеры, жеманились и время от времени женились.

Фрейлин сменили кавалергарды, но король приказал немедленно отойти подальше, потому как что у тех на уме, прилюдно показывать нельзя.