Он протянул мне папки и я, не веря, опасаясь того, что все это исчезнет с моих колен, начал торопливо листать. День за днем, год за годом были подшиты в эти папки педантичной рукой друга. Отчеты, исследования, результаты… Фармакология, ЭЭГ, регистрация потенциалов. Каторжный труд, в одиночку…

– Боже! Когда ты спал? Ел? И кстати, на что ты жил и проводил исследования? Я же помню дед оставил тебе только дом и ни гроша в карман не положил.

– Ты не поверишь, – хохотнул Юг, – сначала я проел все, что мы скопили с Адой при ее жизни. Потом пришлось продать кое-что из дедовой коллекции, – он скривился, как от боли, – а потом позже – Ада писала любовные романы, а я продавал. Но до этого я учил эту… копию правильно держать вилку, ложку, носить солнцезащитные очки, ходить, причесываться, разбираться в искусстве, музыке, литературе, религии, а она эту кашу переваривала и писала. Да и писала по началу… у, лучше не вспоминать. Хотя? Это было незабываемо. Сейчас…

Я хотела б сказать тебе, милый,

Все, что помнишь и мной не забыто.

Все, что было в душе не убито.

Много лет только это спасало.

– Да, этот период был неповторим. Думал сойду с ума. И вдруг, она знакомится в парке со стареющей дамой, – он вновь хохотнул и усмехнулся, – Да, повезло со старушкой. Та читала взахлёб бульварную муть и подарила новой подруге книжку. Ада прочла и утром села писать сама. Оказалось, что ей есть, что сказать об этом, – он кивнул в сторону книжных полок, – И удивительно, но в каждом слове была Ада. Словно ее подсознание просыпалось в этот момент.

Он замолчал, снова глядя в пламя, и покачивая в пальцах опустевшую кружку.

– Ну, что ж пора. Тетушка Нелл постелила тебе в прежней комнате. Она помнит твои привычки. Утром Ада уедет с тобой. Прости, друг, что накрылся твой отпуск, – я замер, безмолвно глядя в лицо друга, а он, скептически поджав губу, хмыкнул и продолжил, – Не предполагал я, что ты нас так быстро «поймаешь» …Хотелось всё же дать тебе отдохнуть, – он хохотнул и посмотрел на меня, – пару дней, а ты оказался шустрым, и Аду засёк в первое же утро.

– Ты не жалеешь? Говоришь так, словно рад от нее избавиться.

– Рад, – кивнул Юрген. Вдохнул глубоко и встал, не выпуская кружку из рук, – Гансу скажи, пусть с кожей поработает. Та, до которой додумался я, не стабильна. Раз в полгода приходится «ложиться на обследование» и полностью менять. Расслаивается, – он еще раз отхлебнул из кружки и продолжил, – Да расслабься ты. Я не жалею. Я счастлив и полон надежд. Вы с Гансом вытяните из моих наработок всё, что нужно для науки. Вы – мои друзья. Я в вас верю. А я?.. Это всего лишь модель, и я устал от неё. И у меня другие цели и задачи в этом деле. Я, пожалуй, снова «уеду на неопределенное время».

Он прошелся к окну, отдернул штору и застыл, глядя сквозь стекло. Почему-то у меня возникла мысль, что он вряд ли видит, то что там, за ним.

– А вернешься? – решился я прервать его молчание.

– Вернусь, – покивал он, не поворачивая головы в мою сторону, – Разлюблю Аду и вернусь. Или, – он помолчал еще и продолжил, – вернусь с ней. А вы уж там постарайтесь не сломать эту… подделку.

Утро встретило меня ощущением радости от предстоящей работы. Я не спал всю ночь, читая и перечитывая дневники исследований, но был бодр, как никогда. Хотелось быстрей назад. К работе. В лабораторию.

Я привел себя в порядок, решая сразу несколько задач: позвонил и попросил портье отеля собрать мои вещи и доставить их сюда, вместе с машиной; позвонил Гансу и предупредил, что нужна комната для Ады. Начал мысленно писать расписание исследований, но оборвал себя на пятнадцатом пункте – нужно было забрать Аду (а то вдруг Юг передумал?) и попрощаться с ним, собственно.