***

Улица Жёлтого Полумесяца не значилась ни на одной карте Лондона. Однако все знали, что она есть. Где-то там. Где-то в Фрейзерском переулке… или, может, в Апплтри-Сквер. На заднем дворе галантерейной лавки… да нет же аптеки, там точно аптека!

Аптека или нет, а запахи молотого имбиря, розмарина и спирта щекотали ноздри.

Также всякому было известно, что проход на улицу открывается только после захода солнца, поэтому Фрэнсису пришлось запастись терпением. Надев чёрный плащ и спрятав шевелюру под такой же шляпой, Фрэнсис тенью скользил между домами. Он прошёл под аркой и подмигнул в ответ железной фигурке чёрного кота. После моста Светлячков свернул направо, нырнул в стонущий лабиринт, каменные стены которого были чернее ночи, – ориентироваться там помогали звёзды, – и наконец остановился у нужной двери фиолетового цвета.

Постучав ровно четыре раза, Фрэнсис снял шляпу и достал из кармана помятый, пожелтевший букетик ландышей.

– Вот же… – он быстро подул на поникшие головки.

Когда дверь распахнулась, цветы сияли жемчужной белизной, а свежестью соперничали с оставшимися в земле родственниками.

– Фрэнсис! – раздался не то чтобы удивлённый возглас.

– Эйслин.

Фрэнсис склонился и поцеловал протянутую ему руку. Не слишком обычное приветствие здесь, но… Говорят, что все женщины – ведьмы. А Фрэнсис Келли утверждал, что все ведьмы – женщины, и все они ценят комплименты с хорошими манерами и радуются милым букетикам.

– Это мне? – Эйслин выхватила ландыши, зарылась в них носом, шумно вдыхая аромат, а после принялась отрывать цветочки по одному и отправлять их в рот. – Что ж, будь моим гостем.

По знакомому маршруту, через четыре расположенных квадратом коридорчика, Фрэнсис прошёл до – нет, не снова до входной двери, а в небольшую уютную гостиную. В камине потрескивали дрова, заполняя комнату жаром; в котелке, что-то приветливо булькало. Фрэнсис повесил плащ, а за ним пиджак и шейный платок (духота стояла невыносимая) на спинку кресла. Пришлось также вытащить из манжетов запонки, чтобы закатать рукава. Эйслин, дожёвывая ландыши, наблюдала за ним из дверного проёма. Дождавшись короткого кивка хозяйки, Фрэнсис сел.

– Ты не приходишь ко мне просто так, всегда тебе что-нибудь нужно. – В мягком свете, льющимся из камина, раскосые карие глаза Эйслин сверкнули жёлтым.

– Но и ты мне просто так не помогаешь, – улыбнулся Фрэнсис.

– Тебе стоит лишь правильно попросить…

Фрэнсис продолжал улыбаться, ни одним мускулом не выдавая, что правильная просьба в этой комнате не прозвучит никогда. Однако ничто не мешало ему беззастенчиво разглядывать Эйслин – так, как ей нравилось. Красивое лицо, струящиеся по плечам чёрные волосы и нескромно обтянутые бархатом формы.

Подарив ему ответную улыбку, Эйслин сделала шаг в комнату и упала на четвереньки. Чёрная кошка выгнула спину – потянулась, осваиваясь в новом теле, – и со свойственной обеим сущностям грацией запрыгнула к Фрэнсису на колени. Обычная свернулась бы клубочком, а эта упёрлась лапами ему в грудь: острые коготки царапнули по лацкану пиджака. Всё медленнее моргая, Фрэнсис смотрел в глаза цвета липового мёда – ещё секунда, и он увязнет подобно глупой мухе, а потом и вовсе растворится.

– Тебе бы змеёй родиться… – он провёл ладонью по гладкой лоснящейся шерсти и нежно почесал за ухом.

С низким гортанным мурлыканьем кошка вновь превратилась в девушку. Слезать с колен Фрэнсиса она, впрочем, не торопилась.

– Что привело тебя ко мне сегодня, moghrá?

– Вот, взгляни на это.

Не услышав ответного «любимая», Эйслин едва заметно нахмурилась. Фрэнсис не обратил внимания. Аккуратно приподняв девушку за талию, он достал из кармана брюк сложенный вчетверо листок и протянул его Эйслин.