Сад находился не близко от дома, за полтора-два километра. Первым делом баба Шура огородила своё приобретение. Потом вырубила сушняк, выкосила траву, сволокла в кучу мусор. И всё, как всегда, одна. Ну Коля, конечно, в меру своих силёнок помогал. Да вертелась под ногами потешная дворняжка с весёлой кличкой Штучка. Как-то баба Шура обрадовала внука:

– Смотри, какая у нас штучка есть, – и показала маленького лохматого щенка.

Так и прилипло к собачонке это прозвище, как нельзя кстати подходящее ей, невероятно жизнерадостной, с вечно высунутым языком. Медлительная баба Шура и вёрткая Штучка составляли весьма колоритную пару. Одно слово, хуторская дама с собачкой.

К концу апреля вишнёвый сад стоял в бело-розовой кипени. Летом засверкал рубином сочных ягод. Уж и поела в тот год баба Шура вишенки. За всю жизнь столько не съела. Да и родных и соседей щедро наделила: ешьте, вишня своя. Была в саду и калина, высокое, сильное деревце. Её кисти рдели на ветвях, наливались соком до самых заморозков. Но и морозец не смог избавить калину от горечи. Коля только возьмёт красную ягодку в рот, чуть надкусит, как сразу же и выплёвывает – горько. А баба Шура ничего, пожуёт беззубым ртом, скажет: «Пользительная ягода!» – и продолжит обихаживать свой сад: то веточку какую подвяжет, то землю взрыхлит под молодыми вишенками, то обкосит траву вокруг яблони.

Все поголовно хуторские старухи крепко держались христианской православной веры. Атеизм им был нипочём. Как же без Бога? В каждой хате в переднем углу обязательно висели иконы, обычно Богородица с младенцем Христом и, конечно, Николай Угодник, самый почитаемый святой. Коля, глядя на икону с ликом Николая, так и думал, что это есть сам Бог. У бабы же Шуры и с Богом отношения складывались наособинку. Иногда она любила повольнодумничать, покритиковать виденных ей в далёкой молодости священников, которые чем-то не угодили. Но полностью отринуть Бога она не могла. В её хате икона, перешедшая от матери, занимала почётное место. Время от времени баба Шура любила повторять:

– Нет, что-то есть.

И опять, убеждённо:

– Нет, не может такого быть, чтобы ничего не было. Что-то, какая-то сила там, в вышине, есть!

Порассуждав так, успокоившись, баба Шура принималась за неизбывные дела. Хотя она и стремилась к новому, уклад её жизни был самый что ни на есть традиционный. Стряпала она в печке. Особенно хорошо у неё выходили хлебы, выпеченные на капустных листьях. За один присест Коля мог умять целую краюху, напитанную свежим капустным духом. У бабы Шуры была даже деревянная ступа, конечно, не для того, чтобы в ней летать. В ступе старуха тяжёлым металлическим пестиком толкла на кашу просо.

Коле нравилось наблюдать, как баба Шура гладила свои кофты-юбки. Утюга было два. Один, чтобы нагреть, надо было ставить на раскалённую печку, а во второй – насыпать багровые, пышущие жаром угли. Утюг с углями напоминал какое-то огнедышащее существо, время от времени плевавшееся искрами. Мальчику хотелось, чтобы искры вылетали как можно чаще. Бабушка желала прямо противоположного. Искорки могли прожечь ткань, если их моментально не стряхнуть. Свои побелевшие от времени волосы баба Шура мыла, как она говорила, щёлоком, дождевой водой, прокипячённой с золой.

Плавать в озере Коля учился не на покупном резиновом круге, а на самодельном, из кубышек. Баба Шура постаралась. Кубышки – это что-то вроде тыкв или кабачков вытянутой, грушевидной формы. Высушенные, они очень лёгкие. Стоит связать вместе пару кубышек – и спасательное средство готово. Куда надёжнее резиновых кругов держит на плаву. Кубышку так просто не проколешь.