– Ты знал…

– У милиции были две версии: несчастный случай и самоубийство. Причин для самоубийства у Сергея не было, записки он не оставил. В квартире нашли следы пребывания женщины: губная помада, например, на краешке чашки, из которой ты пила… Соседи тебя видели, все знали, что вы встречались. Но видели тебя утром, а в тот момент – следователь доказал – Сергей был один. Остался несчастный случай. Тебя дважды вызывали в милицию и больше не беспокоили, верно?

– Ты знал… – пораженно повторяла Полина. – Ты знал.

– Ты сделала это, чтобы быть со мной. А я сделал все, чтобы ты со мной была. И чтобы никто никогда не напоминал тебе…

– Ты знал…

– Ни к чему было вспоминать, – сказал Макс. – Я любил тебя, ты любила хорошую жизнь, обычная история. Ты вовсе не плохой человек. Это получилось импульсивно, ты всегда поступаешь импульсивно, не думая.

– Да, – согласилась Полина.

Это было не так, но должен был Макс хоть в чем-то ошибаться!

– Вот, – сказал Максим, – поговорили.

Полина опустила ноги на пол – доски были ледяными, надо надеть тапочки, но где они, а пятно стало больше, уже и на третью доску расплылось, темное, старое, будто было всегда…

Уехать отсюда. Сейчас. Немедленно.

Полина знала, что никогда отсюда не уедет. Потому что однажды в полночь придет Кадарос, и она спросит у него о Сергее. О человеке, которого убила дважды. Он не узнал Полину в номере Джорджа или не захотел узнать? Он простил ее или затаил ненависть, в которую любовь переходит так быстро, что даже не успеешь достичь земли, падая с пятого этажа?

– Я голоден, – сказал Максим. – Глэдис приготовила что-то вкусное. Иди сюда, Линочка. И не думай о плохом, хорошо?

– Хорошо, – сказала Полина.

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – сказала Полина.

Обращалась она, впрочем, не к Максиму.

– Этим делом должен заняться Ярд, – голос был таким громким, что старший инспектор Бронсон отодвинул телефонную трубку от уха, а потом положил ее на стол. Слышно было прекрасно, будто собеседник сидел рядом. – У меня нет нужного опыта и реальных улик тоже, и как подступиться, я не представляю…

– Стефан, позволь мне сказать слово, – произнес старший инспектор, но собеседник на другом конце линии не расслышал (трубка все еще лежала на столе) и продолжал бубнить что-то о необходимости срочного вмешательства, потому что исчезновение женщины это не пропажа овцы, как прошлой осенью у Вудстоков…

Бронсон поднес трубку к уху и сказал:

– Стефан, помолчи минуту.

Голос смолк на середине слова, и старший инспектор продолжил, стараясь не делать пауз, в которые мог бы вклиниться его старый приятель Стефан Кервуд, с которым Бронсон не виделся вот уже лет… сколько же?.. да, восемь, с тех пор, как умерла Конни и приступ глубокой депрессии заставил Кервуда просить начальство о переводе в деревню.

– Я буду задавать вопросы, – сказал Бронсон, – а ты отвечай коротко, не нужно занимать линию.

– Да, – отозвался Кервуд.

– Когда исчезла Элизабет… как, ты сказал, ее фамилия?

– Донахью, но вообще-то…

– Когда она исчезла?

– Никто ее не видел с прошлой пятницы.

– Шесть дней назад, значит. Ее муж…

– Сэр Эндрю Притчард ей не…

– Что он говорит по этому поводу?

– Что леди Элизабет уехала к подруге в Эдинбург.

– Это проверено?

– Майк, у меня нет таких возможностей, как у Ярда! Я даже не могу потребовать, чтобы сэр Эндрю назвал адрес подруги, он имеет полное право не…

– Понятно. Ты спрашивал кассира на железнодорожной станции? Он мог запомнить женщину…

– Майк, я, конечно, здесь покрылся плесенью, но все же не до такой степени, чтобы…

– Спрашивал или нет?

– Конечно! Кассирша, миссис Барден, прекрасно знает леди Элизабет, она не видела ее месяца три.