Производство аммиака обогатило Габера. Патенты приносили ему несколько центов с каждого килограмма произведенного продукта, а BASF вскоре стала ежегодно производить десятки тысяч тонн аммиака.

После продажи прав собственности Габер практически забросил работу в области химии азота. В 1911 г. он занял важную административную должность в новом Институте Кайзера Вильгельма в Берлине. В качестве директора института он мог водить дружбу с политиками и членами королевской семьи, что льстило его самолюбию. Он даже помог Альберту Эйнштейну устроиться на работу в Берлине, и, несмотря на политические разногласия (Габер был консерватором, Эйнштейн – либералом), они стали близкими друзьями. Эйнштейн каким-то образом затрагивал нежные струны души Габера. Когда первый брак Эйнштейна распался и от него ушла жена, прихватив с собой двух маленьких сыновей, Габер всю ночь утешал рыдавшего друга.

Отчасти Габер мог сочувствовать Эйнштейну по той причине, что его собственный брак тоже разрушался. Габер и его жена Клара познакомились, будучи студентами химического факультета; ему было 18, ей 15. Через 15 лет он пригласил Клару на конференцию по химии – только чтобы ее увидеть. Несмотря на такое романтическое развитие отношений, брак был трудным, и Клара не хотела переезжать в Берлин. Кроме того, причиной разногласий между мужем и женой становился все возрастающий ура-патриотизм Габера. С самого детства он был über alles, но теперь, заняв новый пост, он мог общаться с кайзером, и у него появилась мания величия. Один коллега однажды застал Габера в кабинете за отбиванием поклонов – Габер тренировался на случай, если кайзер пригласит его на обед. Почувствовав, что за ним наблюдают, Габер неловко повернулся и разбил вазу.

С началом Первой мировой войны Габер превратил свой институт в небольшой военный аванпост. Справедливости ради нужно заметить, что Габер считал войну бессмыслицей, а военачальников – тупицами, но при этом признавал, что победа в войне прославит Германию, поэтому он вступил в армию, стал брить голову и ходил на работу в военной форме. Он оцепил здание института колючей проволокой и направил научные исследования на решение военных задач. Один из проектов заключался в получении бензина, который не замерзал бы зимой в России. Другой имел целью адаптировать процесс производства аммиака для получения взрывчатых веществ. Третий проект, самый страшный, состоял в том, чтобы использовать накопленные Габером знания о газах для создания нового типа оружия.

Хотя химическое оружие существовало уже несколько тысячелетий назад – древние греки выкуривали друг друга из городов-государств с помощью паров серы, – газовые атаки оставались менее эффективным способом ведения войны, нежели, скажем, использование расплавленного масла. Франция первой применила газ против немецкой армии в первые месяцы Первой мировой войны, но атаки практически всегда были неудачными: французские газы рассеивались на ветру еще до того, как немцы понимали, что были «атакованы». Французский газ скорее был слезоточивым, чем отравляющим (этиловый бромацетат), и как оружие поражения был бесполезен.

Габер задумался над созданием гораздо более действенных газов, основанных на хлоре. Все мы знаем, что хлор входит в состав поваренной соли и используется для обеззараживания бассейнов, но он существует также в виде двухатомного газа (Cl_>2). И в отличие от неактивного двухатомного газа азота, газообразный хлор никак нельзя назвать «спокойным»: его атомы соединены одинарной связью, которую они охотно разрывают, чтобы напасть на другие атомы. Поскольку он тяжелее кислорода и азота, при попадании в воздух этот газ накапливается у земли. То есть, по зловещему замыслу, облака газообразного хлора должны были стекать в окопы, а не рассеиваться в пространстве.