Баснер отшатнулся.

– И кто будет судьей? – осведомился Купревич. Он уже думал об этом, но сказанные вслух слова показались безумными и просто бессмысленными. Над ними можно было посмеяться, можно было не обратить внимания, но принять всерьез – невозможно. Хотя логически…

Лерман был прав.

– Кто станет решать? – продолжал Купревич, чувствуя, что голос готов сорваться в крик. – Первый? Второй? Кто будет приводить в исполнение приговор? А? Ты что, Агаты Кристи начитался? «Десять негритят»?

– Он шутит, – пробормотала Лена. – Это у него шутки такие.

– Дурак, – резюмировал Баснер, отворачиваясь к окну.

– «Десять негритят»… – протянул Лерман. – Похоже, да. Особенно если учесть, что все мы, четверо, убийцы. Я не вас имею в виду, мадам. Или как в Израиле называют… Не обращаться же к вам «женщина», как в России.

– У меня есть имя. Елена.

– Елена, – повторил Лерман. – Вы тут ни при чем. То есть при чем, конечно, поскольку были подругой Ады. Косвенное участие… А прямой причиной склейки стали мы, четверо. Трое здесь присутствующих и отсутствующий по уважительной причине… как его… Шауль? Да, Шауль.

– Склейка началась, когда… – Купревич не успел закончить фразу.

– Когда умерла Ада. Но это следствие. Явление, одинаковое во всех склеившихся ветвях. Склейка потому и произошла, что в четырех ветвях Ада умерла. Неужели это не очевидно?