Как хорошо всем работалось, причем тут – выступает Гейнц или не выступает? Аланд лучше знает. Конечно, Гейнц поиграл бы со сцены, ему есть что поиграть, только не Абелю это решать, но мысль закралась, как будто только ждала разрешения.

«Почему, в самом деле, Аланд не выпускает меня на сцену? Репертуар накоплен огромный, и не хуже тех, что числятся скрипачами, он играет. Сыграл бы несколько органных концертов, с Вебером поиграл, с клавесином, хорошим клавесинистом. Вебер хорошо играет, мозги у него чистые, у него любой нотный текст оживает, одухотворяется, загорается от восторга Вебера перед музыкой, которую он исполняет».

О скрипичном заделе Гейнца Аланд знает лучше всех, сам он сейчас с Гейнцем не занимается, доверил Гейнцу заниматься самостоятельно.

Гейнц понял, что он не о том раздумался. Подцепил бациллу. Гейнц пошел к Аланду, открыл дверь и остолбенел – ничего более невероятного он увидеть не ожидал. Аланд, Кох, Абель спокойно сидели за мирной беседой, Гейнц сразу вспомнил слова Вебера о том, что Абель абсолютно нормален, он и был нормален – это были его умные глаза, покой во взгляде. Гейнц растерялся.

– Прошу прощения, господин генерал, не знал, что у вас совещание высшего офицерского состава. Что же вы Карла не позвали?

– Хочешь зайти, заходи, – предложил Абель.

– Не хочу. Карл у себя?

– Гейнц, – сказал Аланд, – с Карлом все в порядке.

– Гейнц, – почти копируя интонацию Аланда, сказал Абель, – я тебе подарок привез. Копии старинных музыкальных текстов, в монастырях нашел, об этих рукописях мало кто на свете знает.

Гейнц промолчал. Абель искуситель. Вопрос Гейнца в Корпусе звучал как Путь музыки, и Гейнц много лет писал огромный, подробный труд об истории развития музыки, по разным культурам, эпохам, анализировал музыкальные тексты разных эпох – это исследование было главной его отрадой. Он и сам поездил по монастырям, порылся в нотных библиотеках Европы, но восточная музыка – особый интерес, информации по нему у Гейнца меньше всего.

Абель улыбался так, словно ничего не произошло, Гейнц пошел к Клемпереру.

Карл сидел за роялем и гонял пассажи поврежденной рукой, гора упала с плеч, рука Карла в порядке.

– Смотрю, Гейнц, даже не мешает, не пойму, почему сначала было так больно.

Гейнц по стенке съехал на пол и остался с блаженной улыбкой сидеть на полу.

– Слава Богу, Карл, там у Аланда малый совет.

– Пусть договорятся. Абель руку мне привел в порядок минут за десять, смеется, улыбается, как в раю. Я на него и рассердиться не смог. Вебер успокоился?

– Мы с ним поболтали, вроде бы успокоился.

– Гейнц, но рука, как играла, так и играет, даже какой-то зуд приятный по руке, как малое электричество.

– Дай руку, – Гейнц, не вставая, протянул свою.

Карл подошел, протянул руку.

– Да, хорошая рука.

– Абель сыграл сумасшедшего. Все хотели порадоваться – всех взбесил. Ну его, Гейнц, он всегда был странный, но не до такой степени, конечно.

– Сказал, что он мне копии каких-то древних музыкальных рукописей привез, а я его убить шел за тебя.

– Сам разберусь. Знаешь, по-моему, он болен, у него руки похудели. Может, он потому и стенкой закрылся, так ему с моей массой не совладать, даже неудобно. Не скажет, конечно.

– Фенриху тоже что-то такое показалось.

– Ты помнишь, чтобы у Абеля были ледяные руки? Ему и лед доставать не надо, не холодные, Гейнц, ледяные, и белые, как снег. Он меня склеил, приобнял, чтобы к двери – и на выход, а от него холод идет.

– Вымотался с дороги, отоспится – согреется. Может, этой выходкой Абеля все и закончится? Пойдем, послушаем, о чем они там?

Гейнц с Карлом расположились на диване, Абель сам налил им чай.