– Аландо, он уверен, что умирает, он просил побыть с ним. Он не понимает сам, почему для него так важно, чтобы я была рядом. Но ведь ты понимаешь?

– Не говори со мной, прошу, иди домой. Я должен сейчас побыть один. Или уйду я, и тогда я уже ничего не сделаю для него.

– Я буду ждать тебя дома.

– Я подозревал, что рано или поздно, он сделает это. Я видел, что ты закрылась, и он закрылся, но я не связал два эти события между собой. Уходи, или будет поздно помогать твоему дорогому Фердинанду. Ты будешь считать, что я ему отомстил, но я верну его тебе. В этой жизни ты ему никто, ты вполне могла быть его любимой, его женой… Считай, что это я был у тебя в прошлой жизни. Хватило бы одного твоего слова, чтобы я стал просто загробным выходцем из твоей прошлой жизни и знал свое место. Я никому не смогу теперь верить, ты не виновата, что я оказался недостоин твоей любви. Я шарлатан и выстарившийся комедиант. Спасибо, что иногда ты все-таки пыталась за меня вставить слово.

Аланд подошел опять к Веберу, погладил его висок, словно прощался с ним. Руки Аланда начали свою работу над телом Вебера. Аланд смотрел перед собой, и ничего не видел, кроме мрачной, глухой пустоты. Она разрасталась не вовне, а внутри его, заставляя тело стоя распадаться на атомы. Вебер был жив, дышал, а в Аланде дыхание замирало.

Она вышла. Аланд, переведя дух, вернулся к Абелю.

– Ладно, Фердинанд, спасибо тебе, дорогой. Давай, поднимайся, Вебер почти в порядке, гордись до конца жизни своей операцией.

Аланд направил обе ладони на сердце Фердинанда, и остаток сил вытек через ладони. Аланд пуст, это только его не нужная никому бездушная оболочка, сейчас и её не будет.

Аланд пошел к дверям, нащупывая в кобуре пистолет. Он шел в глухой тупик длинного коридора, на ходу подводя пистолет к виску. Глаза ничего не видели, кроме мутных разводов. Палец жал на курок зло, определенно и четко. Его швыряло из стороны в сторону, от грохота в голове проносились молнии, словно его зажало меж двух грозовых туч. Он все равно продолжал все чувствовать и понимать: чувствовал, как падает пистолет, как он сам сползает плечом по стене.

– Держи свои пули, – услышал он знакомый голос.

Он поднял глаза – перед ним стоял Бенедикто и протягивал целую пригоршню пуль, опаленных, без гильз.

– Обжег из-за тебя всю руку. Я собрал твои пули, но засунь их себе лучше в зад, так от них будет легче избавиться. Мозгов у тебя не так много, но набивать череп металлом всё равно бы не посоветовал. Не хочешь брать? Хорошо, ссыплю тебе их в карман. Вставай. Не хватало еще, чтобы твои сыновья видели тебя таким. Иди умойся и сбрей виски. Аландо, ты меня слышишь? Это все пустяки, Аландо.

– Ты обещал больше не приходить.

– Считай, что не приходил.

Руки Бенедикто поставили его на ноги, какое-то время удерживали его отказывающееся стоять тело. Держась за стену, Аланд смог сделать несколько шагов, оглянулся на пустой коридор. Бенедикто пропал. Аланд запустил в карман руку, вынул пули, пахло порохом. В мозгу шипело, словно кто-то проводил раскаленным утюгом по мокрой ткани.

Аланд медленно шел по коридору, в какой-то из дверей он видел рабочий кран, вошел, открыл воду, опустил голову под ледяную струю, хватал воду губами. Висок выжжен, вокруг белого стигмата опаленные до рыжины пучки горелой шерсти.

Аланд вошел в операционную, не глядя по сторонам, прошел к столику с инструментами, взял скальпель, ножницы и вернулся к раковине. Выстриг виски, подбрил корни скальпелем. Рядом появился Абель.

Скальпель падает из руки, Аланд прошел мимо, как случайно, задел плечом Абеля.