–Ольга Петровна Снигирева? Это вам. От кого, – ухмылка, – Сами знаете. Распишитесь, вот тут.

Удивительно, но ей еще предъявили какой-то сомнительный квиток, на котором она поставила столь же сомнительную загогулину, не имеющую ничего общего с ее витиеватой, изящной подписью.

Правильно, ведь стоял июнь месяц, и влюбленный бандит прислал корзину черешни. Отборной, спелой… "Надо бы скормить ее рыжему. Всю. С косточками. Чтоб подавился", – зло подумала Ольга.

Но… слаба человеческая натура! Сплавить такое лакомство в мусоропровод рука у нее не поднялась.

Разумеется, и в эту корзину была вложена знакомая визитная карточка. Уж ее-то Ольга выбросила без малейших угрызений совести.

А ближе к обеду раздался телефонный звонок, и поднявшая трубку Оксана, зажав мембрану ладонью, вполголоса позвала дочь:

–Мужчина. Ты дома или…?

–Или, – буркнула Ольга, – Исключительно "или"!

…Третьим презентом явилась корзина спелых абрикосов.

–Для рэкетира у него неплохие манеры, – иронично заметила Оксана.

Ольга расхохоталась. До слез. Этот истерический смех Оксану насторожил.

–Что с тобой?

Она отсмеялась, наконец, и аккуратно вытерла уголки глаз, в которых выступили слезы.

–Разве не весело, когда тебя добросовестно покупают? При этом выплачивая столь щедрый аванс…

После чего ее снова разобрал смех и прекратился лишь тогда, когда слезы уже покатились градом и началась икота.

* * *

5.

–Босс, ну а че я должен был делать? – скулил "Груздь", – На лестнице его, что ли, конкретно оставить? Эта дрянь мне дверь открыла, а цепочки не сняла… Я ей, типа, вот, киска, это тебе типа презент… а она – это, мол, типа, не ко мне и пошел, мол, к хозяину и, типа, ни фига мне от него не надо, надо типа чтоб только отвязался…

Дальше он слушать не стал. Просто отделал "Груздя" – да так, что тот самостоятельно подняться не мог (братва ему после этой экзекуции доктора вызвала).

Вот он, ешь твою мать, браслетик золотой… И что б вы думали? Дрянь его просто… швырнула. Швырнула на лестничную площадку.

Вот так его, "Громобоя", эта тварь опустила. Перед всей братвой! За все хорошее, а? За то, что кровно заработанные "бабки" на нее тратил, цветы присылал, лакомства… И вот так опустить его, "Громобоя"!

Ну нет. Всему, в конце концов, имеется свой предел. Всему! И такого унижения (от бабы!) он, "Гробомой", терпеть не намерен. Нет, не намерен.

…Какие только планы изощренной мести этой курве не приходили ему в голову, пока он, уединившись в своем коттедже, успокаивал себя литровой бутылью смородинового "Абсолюта"…

А закончилось все чем? Наутро братки, охраняющие его, босса, по его требованию признались-таки – наклюкавшись в хлам, он раз пятьдесят прокрутил душевную песню о том, что "нельзя быть на свете красивой такой", причем, сам тоскливо подпевал (точнее, подвывал, учитывая отсутствие у него, "Громобоя", слуха и голоса), вдобавок со слезами на глазах…

Вот ведь как его припекло, а? Впору к какому-нибудь колдуну идти, чтоб снял порчу, что навела на него эта юная ведьма…

Но, опохмелившись, он все же сумел взять себя в руки, привести мысли в порядок и, наконец, разработать четкий план действий.

Прежде всего направился уже к своему боссу, "Гвоздю". Заявил, что заработался. Срочно нужен отдых, хотя бы двухнедельный. Иначе сорвется, и греха не оберешься…

–-Слышал, сорвался уже, – проворчал "Гвоздь", – Башню, слышал, снесло у тебя из-за какой-то студенточки… Гляди, доиграешься!

"Громобой" твердо выдержал колючий взгляд шефа. Сказал, что это все – исключительно его проблемы. А "Груздя" он повоспитывал в целях поддержания дисциплины, а то совсем ведь разболталась братва… А в их деле без строгой дисциплины – никуда.