Желающих не было.

Останавливались – спрашивали – слушали – уезжали. Останавливались – спрашивали – слушали – уезжали.

Наученный прежним опытом, Саша дал Насте лист с надписью «ВЛАДИВОСТОК».

– Вот, – сказал он. – Иногда помогает.

Не помогло.

– Задницу, что ль, оголить? – воскликнула в сердцах Настя. – Блин! Ребят, сорян, вдвоем вам было бы проще.

Выплеснув эмоции, она вновь взялась за дело.

Скрипнула, останавливаясь, ржавая «Газель». Мужчина за рулем, седеющий, небритый, неинтересный, сорок пять плюс, смотрел на Настю строго и плотоядно.

Он не был альтруистом.

Но он не уехал. Настя не дала ему уехать. Она обошла «Газель» спереди, сложила руки на водительскую дверь как на школьную парту, мило улыбнулась и, наклонившись к нему, тихо что-то сказала – так, что Саша и Кира не услышали. Не для них было сказано.

Эмоции водителя начали меняться как узоры в калейдоскопе: удивление, недоверие, тревога. Он опасливо взглянул на Сашу и Киру. Настя снова что-то шепнула. В конце концов он мотнул головой назад. Согласился?

– Я сейчас. – Открыв ржавую дверь «Газели», Настя вошла внутрь. – Айн момент.

Выглядела она решительно, и Саше стало не по себе от того, что он увидел в ее глазах. Черт возьми, она сумасшедшая.

Настя с шумом задвинула дверь – Ши-и-и-х – Бум! – и «Газель» поехала. Отъехав на двадцать метров, остановилась.

– Надеюсь… – начала Кира.

– … это не то, о чем ты думаешь? – закончил он.

– Да.

Следующие десять минут они наблюдали за тем, как раскачивается «Газель» на убитых амортизаторах, с ритмичным противным поскрипыванием. Кто не знал, тот не видел, но они знали и видели.

Перестало скрипеть.

Отъехала дверь.

Вышла Настя и махнула им рукой:

– Сюда!

Они пошли к ней, а она ждала их, улыбаясь, – с румянцем на щеках и спущенной бретелькой платья.

– Вадим Анатольевич любезно согласился подбросить нас до Уфы, – сказала она.

Забравшись в «Газель» и поздоровавшись с водителем, они прошли на полусогнутых в конец салона и сели там на длинные продольные сиденья, мальчик напротив девочек.

Вадим Анатольевич был молчуном – как и Владимир Николаевич до него. Буркнул «здрасте» – и все, больше ни звука, с хрустом воткнул первую передачу и со скрипом поехал в Уфу. Триста километров, четыре часа.

– Дорого вышли билеты? – спросила Кира у Насти.

Настя пожала плечами:

– Нет. Что я отдала? Ничего. С презиком все равно, с кем и как, в них все мужики одинаковы, нет ведь контакта. Где один – там сто. Так и с Вадимом Анатольевичем. У меня не было с ним секса, это не считается. – Она улыбнулась. – Бесплатная поездка в Уфу.

– И у меня еще много презиков, – прибавила она.

Саша исподволь смотрел на нее: на просвечивающую сквозь платье грудь, обнаженные бедра, подкачанные губы, – и представлял, как у них с водителем «не было секса», здесь, на этом месте, пять минут назад.

Заметив его взгляд, Настя улыбнулась. Она знала, о чем он думал.

«Не склеивается разрыв шаблона? Склеивай, Саша, склеивай. Тоже хочешь?»

У нее свои представления о морали. Возможно, под маской девочки, легко относящейся к жизни, прячется проститутка, использующая секс корыстно, манипулятивно, беззастенчиво? Одному дала за оценку, другому – за поездку в Уфу, третьему – еще за что-то. Он пока не понял, кто она. Сколько ни всматривался в нее, улыбающуюся, – не понял. Как понять обезьянку бонобо? Для этого нужно выйти за пределы себя, за ограничения культуры и морали, вырваться из связывающих по рукам и ногам пут. Она другая. И в чем-то она права. Секс ничего не стоит, если правильно к нему относиться. Вопрос в том, как относиться и что при этом чувствовать. Она чувствует себя прекрасно, лучше многих, а он, не понимая ее, слегка завидует ей – кем бы она ни была. Перед ним героиня его будущей книги, яркий персонаж второго плана. Тут и придумывать ничего не надо, бери и пиши с натуры.