С ним заговорил другой, по правую руку от Бугра, слегка усохший от регулярных ходок в зону верзила в вернисаже наколок. Заговорил неожиданно нервным голосом в патоке напускного елея:

– А ты ответь, мил человек, сперва – кто есть таков, откудова, да за какие такие заслуги пансион тебе такой от властей отломился?

Старик поймал взгляд молчащего авторитета и ничего там не увидел, кроме скуки и усталости. Или так ему показалось.

– Надо отвечать? – спросил тихо.

– Ответствуй, мил человек, ответствуй… – вёл свою роль верзила. – Да не разволакивай биографию. До коих лет ты мамкину сиську сосал – нам без интереса…

– По какой статье залетел? – перебил верзилу человек, расположившийся полулёжа слева от авторитета.

– Наезд я совершил. Парня сшиб…

– Что-то не упомню, чтобы за наезд сразу на казённые харчи приноравливали, – заметил «дознаватель».

– Неужто прямо насмерть зашиб? – опять нарисовался откуда-то «шестёрка».

– Закрой поддувало, сявка! – шуганул того верзила.

– Насмерть. – Старик отвечал ровно, как и положено на Страшном Суде. – Уехал я с места ДТП. Скрылся. Старуха у меня больная, испугался… Думал, просто зацепил крылом парня, обойдётся, пронесёт… Не обошлось. Нашли.

– Н-да, при таких раскладах, пятерик тебе светит, старикан. Выйди всё малёк по-другому – трояком бы отделался. А с УДО, считай, ознакомительной экскурсией. А так… Больно ты хорош для ментовской отчётности. Верняк – и отмазки у тебя нету.

– Нет…

– Тогда определяйся, старый, где найдёшь. Здесь каждый сам за себя, один бог – за всех. Глядишь, обкатаешься… – компания вернулась к игре.

Камера зачесалась, заёрзала, затрясла барахлом. Старик остался один.

На нарах спали по двое, сидели по трое-четверо. Приткнуться было негде. Теперь Старик увидел это ясно. Понял и то, что Бугор с прихлебателями нужны здесь для чего-то иного, нежели для заботы о заблудших.

Более ни к кому не обращаясь, Старик пробрался к стене у толчка, забетонированного вровень с полом за символической перегородкой. Достал из матерчатой сумки с личными вещами постельное бельё, положил стопкой на пол, сел на неё, прислонился спиной к стене, вытянул ноги. Сумку пристроил рядом. Какое-то время смотрел прямо перед собой, потом прикрыл глаза…

Шестёрка-шут помочился, щёлкнул об живот резинкой спортивных штанов, склонился над Стариком.

– Не, ну ты глянь, Бугор! Щемит, аки агнец божий! Или больной, или святой…

Пришло время обеда. Старик не торопился, наблюдал.

Первыми принимали пищу блатные. Полновесные порции для них аккуратно подавались в раздаточное окно под глазком наблюдения. Штатные прихлебалы разносили еду по привилегированным нарам, почтительно подавали, тёрлись рядом, готовые к услугам по малейшему знаку. Сами ели во вторую очередь, вымыв после клиентов их посуду. Комковатые пригарки перловки раздавались низам слёту.

Выбрав кашу из миски, Старик направился к единственному крану с холодной водой над чугунной раковиной с облезлой эмалью. Шестёрка был тут как тут.

– Ну как халявный хавчик, старый? Вкусный? Язык не проглотил?

Ночь Старику пришлось провести на холодном полу. Из дневных наблюдений следовало, что места на нарах и очередь на них строго расписаны в соответствии с негласным табелем о рангах. В жёсткой иерархии зарешёченного пространства льготы по возрасту не полагались. Отсчёт значимых заслуг в зековской бухгалтерии для «первопроходцев» начинался с шагом за порог камеры. Только для рецидивистов стаж существования за пределами морали принимался в расчёт полностью, со дня первой ходки.

Утром, сквозь узкое зарешёченное оконце нехотя вполз рассвет. Несвежая угрюмая биомасса под воздействием серого света пришла в шевеление, стала пучиться и стекаться к умывальнику.