– Но у нас же с вами только одно занятие и всё? – Глеб, казалось, очнулся от долгого наблюдения за происходящим. Он больше не сыпал глупостями и не комментировал мою грудь. Просто говорил спокойно, по делу.

– Возможно. – я посмотрела на него с лёгкой улыбкой. – Но разве одного момента бывает мало, чтобы что-то понять о себе? Да, к тому же я веду кружок живописи для всех желающих – и для младших, и для подростков, – сказала я, стараясь добавить в голос теплоту и искренность. – Если кто-то из вас захочет погрузиться в мир красок и поиска себя через искусство – буду рада видеть вас на занятиях. Это будет после уроков, так что если заинтересует – подходите ко мне после урока, я вас запишу.

Я взяла стопку листов и, медленно проходя между рядами, раздавала бумагу каждому. В классе сразу же зазвучали голоса: обсуждения, споры, советы – какой стиль выбрать, что легче нарисовать, что круче смотрится. И в этот момент я словно вернулась в своё школьное время – когда мы сидели точно так же, смеялись, спорили, придумывали, какую картинку нарисовать, боясь показаться неумётыми.

Большинство выбирали что-то простое, мультяшное, понятное. А я? Я всегда выбирала то, что отражало меня самой – стиль традишнл. Этот стиль вроде бы простой – техника несложная, но исполнение требует чёткости и аккуратности. В нём много ярких цветов и насыщенности, но я всегда делала свои эскизы чёрными – глубокими, контрастными. Мой отец часто шутил, что я точно стану тату-мастером, ведь у меня явно талант. Он видел, как я ловко управляюсь с линиями, как чувствуются формы, как оживают узоры.

Сидя на своём месте, я наблюдала, как в классе постепенно воцарилась творческая суета. Каждый погрузился в работу, кто-то задумчиво подбирал цвета, кто-то обсуждал детали с соседями. Я улыбнулась себе – впервые за долгое время почувствовала спокойствие.

Не выдержав, я тоже взяла лист и карандаш. Вдохнув глубже, позволила руке свободно вести линии, словно сама не решала, что будет на бумаге. Медленно, точно, я начала чертить контуры розы – нежной, живой. Затем, как будто в ответ на что-то внутри, накинула вокруг неё замысловатую мандалу – сложный узор, который словно охранял цветок, придавал ему особую силу.

В тот момент я почувствовала, как будто оживаю сама – каждая линия наполнялась смыслом, каждое движение напоминало дыхание. Мир вокруг будто отступил, остался только я и бумага.

И именно тогда я не услышала, как кто-то подошёл ко мне сзади.

– Очень красиво, Белла, – его голос прозвучал почти шепотом, будто тайным заклинанием, и я почувствовала, как рассудок начинает плавно таять. Всё в нём – от взгляда до легкой улыбки – словно магнитом тянуло меня, не давая отвести взгляд. В нём было что-то особенное, что я не могла найти ни в ком другом.

Я подняла глаза, и они встретились с тем самым зелёным оттенком, как утренний лес после дождя – глубоким, живым и немного загадочным. Его улыбка пленила и словно приковала меня к месту.

– А я вот закончил, – тихо сказал он, протягивая мне рисунок. – Стиль фотореализм.

Я взяла листок и внимательно рассмотрела. Он изобразил себя – настолько точно, что казалось, будто Николас не просто рисовал, а проживал каждую черту, каждую тень на портрете. Линии были плавными, едва заметно надавливающими на карандаш, тени ложились мягко и аккуратно, будто его рисовал опытный художник с многолетним стажем.

– Неплохо, – улыбнулась я. – Скажи честно, ты специально учился рисовать или у тебя от природы талант?