Рэчел предоставили комнату в дальнем конце коридора. Проводившая ее туда женщина оказалась на удивление милой и, хотя носила светлую хлопчатобумажную форму, напоминавшую нечто среднее между мужской пижамой и ги каратиста, на жертву промывания мозгов никак не походила. Они и гостье попыталась всучить такое же облачение, но Рэчел наотрез отказалась и от одежды, и от предложения искупаться в горячем источнике.

– Нет настроения, – протянула она с наигранным равнодушием. – Я приняла душ утром.

– Вы сразу почувствуете себя лучше. Как будто сбросите старую кожу, – сказала женщина, назвавшаяся Лиф.

– Старая меня вполне устраивает. Когда я увижу Люка?

– Когда он будет готов. Видите ли, большую часть дня Люк проводит в молитвах и медитации. Уверена, он примет вас при первой же возможности. Люк просил устроить вас поудобнее.

Рэчел огляделась – голые стены, очаг-кива, узкая койка с безыскусным белым покрывалом.

– А вы здесь не очень-то сибаритствуете, – заметила она.

– Мы здесь не для того, чтобы потакать своим слабостям, – объяснила Лиф, – а для того, чтобы развивать свои чувства. Раскрывать себя миру.

– На такой узкой кроватке не очень-то раскроешься.

Лиф улыбнулась.

– Здесь нет места наркотикам, алкоголю, сексу или каким-либо токсинам. Сюда приходят для очищения и познания.

– Нет места сексу? – эхом отозвалась Рэчел. – А как же супруги, мужья и жены?

– Здесь они получают прекрасную возможность сосредоточиться на духовных, а не физических потребностях.

– Прекрасно. У моей матери за всю жизнь и недели воздержания не случилось.

– Воздержание не есть обязательное требование, это всего лишь предложение. Если мы хотим следовать за учителем, то должны подражать ему.

Смысл сказанного дошел до нее не сразу.

– Хотите сказать, Люк Бардел… целомудрен?

– Конечно.

– Конечно, – эхом повторила Рэчел. – Только знаете, со всеми этими исповедующими целибат религиями есть одна проблема. Когда нет детей, веру некому нести дальше. Пример – шейкеры[1].

– Учение Люка – не религия, а философия. И дети сюда не допускаются. Они еще слишком юны, чтобы понять наше учение. Люк говорит, что прежде чем заниматься собой, мы должны позаботиться о наших мирских обязанностях.

– Глава культа с идеями республиканца. – Она недоверчиво покачала головой. – Что дальше?

– Это не культ.

– Да, знаю. Не культ, не религия – просто образ жизни. – Рэчел бросилась на кровать. Узкая и жесткая, словно утыканная гвоздями, – не кровать, а пыточное ложе. Как раз под настроение.

– Обед у нас в шесть. Мы здесь все вегетарианцы, но повара у нас замечательные. Уверена, вам понравится.

Хуже вегетарианской диеты могла быть только ее крайняя форма – веган. Рэчел вздохнула.

– Все в порядке. В еде я неприхотлива. А вот немного отдохнуть не помешало бы.

– Вот и отлично. Я зайду за вами ближе к обеду.

Некоторое время Рэчел лежала неподвижно на постели, прислушиваясь к растворяющимся в густой тишине шагам. Лиф оставила форму, и, глядя на нее, Рэчел размышляла, достанет ли сил и злости, чтобы встать и отправить эти треклятые тряпки в мусорную корзину.

Недостало.

Взгляд остановился на деревянной панели над головой. Рэчел хорошо подготовилась к визиту, навела справки и знала, что это здание построено всего лишь четыре года назад по наилучшему из проектов такого рода. Денег не жалели, и оно обошлось в миллионы – все благодаря духовному руководству человека, отсидевшего три года за убийство человека в пьяной драке.

За двенадцать лет, что прошли после его выхода из тюрьмы Джолиет на правах условно-досрочного освобождения, Люк Бардел взлетел высоко и быстро. Теперь никто и пальцем не смел его тронуть. Никто даже пытаться бы не стал, включая и комиссию по условно-досрочному освобождению, которой давно бы следовало вернуть его в исправительное заведение за нарушение правил УДО.