– Мамочка, милая, можно сегодня ты останешься дома и не пойдёшь на работу? Прошу…

Мать привычно вздыхала, целовала меня ещё раз и отрывала мои руки от себя.

– Нет, детка, ты же знаешь, что мне нужно бежать на работу. Дома сидеть нельзя. Но ты ведь умница и всё понимаешь. Тихонечко поиграй, послушай патефон, а когда я вернусь, мы с тобой вместе драников нажарим. Хорошо?

Мама гладила напоследок мою белокурую головку и снова убегала в больницу. А я оставалась одна ждать, когда вернутся с работы родители.

Помимо двух кукол, в моём распоряжении был патефон, кем-то подаренный родителям на свадьбу. К нему прилагалось целое сокровище из шести изрядно потрёпанных грампластинок. Среди них были записи современных песен и целые концерты Чайковского и Прокофьева. После обеда я всегда включала родительский патефон и, затаив дыхание, слушала музыку, льющуюся из незатейливого приспособления. А ещё я под него плясала.

Почти с пелёнок при звуках музыки я начинала танцевать: могла двигаться без остановки, полностью отдаваясь власти мелодии, пока иголка патефона не доходила до конца и вместо музыки не раздавалось противное, режущее уши шипение. Так протекали мои дни.

Однажды, когда мне было пять лет, вернувшаяся пораньше с работы мама застала меня за любимым занятием. Я закрыла глаза и кружилась по комнате. Мама не стала меня звать, тихо села на стул и молча наблюдала.

– Дашенька, как хорошо ты двигаешься! – с восхищением сказала мама, как только закончилась музыка. – У тебя же талант!

После ужина она попросила меня повторить танец в присутствии папы. Они многозначительно переглянулись, после того как я закончила, и через несколько дней, придя, как обычно, в обед, мама взяла меня за руку и вывела на улицу. Мы сели в трамвай. Мама достала из своей сумки большой кусок расстегая с рыбой и дала мне. Я принялась с аппетитом есть и заодно поинтересовалась:

– А куда мы едем, мам?

– Ешь спокойно и не болтай ногами. Скоро узнаешь, – тихо ответила мама, и я принялась разглядывать проплывающие дома в трамвайном окне, уплетая свой расстегай.

Меня показали учителю балетных танцев, который давал частные уроки на дому. Оценив мои детские телодвижения под музыку, Леопольд Исаакович остался доволен и согласился со мной работать. Это были тяжёлые занятия, во время которых меня безжалостно сажали на шпагат, растягивали стопы, – всё довольно мучительно. Но несмотря на боли в мышцах, я очень любила заниматься у этого мастера. Он учил меня классическому танцу, готовя к поступлению в балетную школу. Помимо меня, уроки брали и другие девочки. Нас было десять. Своего рода небольшая танцевальная труппа.

Раз в полгода Леопольд Исаакович устраивал показательные выступления для наших родных. В небольшой зале расставлялись стулья с высокими спинками для зрителей, и мы показывали им маленькие постановки. Это были первые выступления на импровизированной сцене танцевального класса. Мы всегда волновались перед премьерами, ожидая похвалы, восторженных взглядов и оваций со стороны самых главных людей в жизни – родителей.

В 10 лет я выдержала вступительные туры в балетное училище. Это было не так уж сложно, ведь я жила и дышала танцем.

Балетный класс – это источник магии. Каждый раз, когда учитель показывает юным танцорам новое движение, происходит волшебство. Абсолютно все стоят затаив дыхание и, боясь моргнуть, заворожённо следят за педагогом. Каждый изгиб тела, каждая напряжённая мышца не останется без внимания пытливого глаза ученика.

В классе я всегда стремилась к идеалу. Размявшись, оттачивала новые элементы, доводя до совершенства. В скором времени я была в числе лучших учениц, которые непременно стоят рядом с фортепиано. Чем ближе ты к инструменту, тем выше ценятся твои способности. Настал тот день, когда меня поставили первой. Радости и гордости не было предела. Я много работала над тем, чтобы занять эту позицию, и мечта сбылась. Теперь оставалось только удержаться. И два года мне это удавалось.