Следующая заметка, попавшаяся мне на глаза, повествовала о том, что у него начались проблемы со здоровьем, он постоянно носил преподавателям какие-то справки. Но я этого совершенно не помню, так как мы регулярно виделись в коридорах университета, перекидывались парой фраз, но проводить совместный досуг так и не довелось. Больше года он ежедневно пропадал в университетских лабораториях, а как выяснилось позже, то и не только в нашем институте. В его поведении не было почти ничего странного, за исключением того, что он постоянно ходил в осенней одежде, даже в очень жаркие дни он ни разу не снимал куртки.

Затем он пропал, я его не видел несколько месяцев, однако все работы по курсу были выполнены в срок. Его справки касались лишь сроков сдачи работ. Он то и дело сдавал работы пораньше, под предлогом того, что отправляется на лечение. Такое часто бывало со студентами. Возможность отложить обучение по причине болезни – совершенно нормальная практика. Только у Войцеха всё было наоборот, он сначала сдавал работы, потом отправлялся лечиться. Позднее, сверив данные с моими восстановленными наблюдениями, я выяснил что он продолжал работать в своей проклятой лаборатории.

Тогда я подумал, что он попал в кабалу к какому-нибудь не добросовестному учёному, выполняя за него тяжелую работу и теряя своё здоровье. Он успокаивал меня, показывал внушительные пачки денег, уверял что продавать здоровье он не намерен. А ещё говорил, что честные деньги на дороге не валяются и как только их источник иссякнет, он продолжит жить как обычно. Ох уж это его «как обычно».

В нашем университете к научным работам студентов относились весьма уважительно. Будь ты хоть трижды бездарь, твои работы будут держать под семью замками, а если возникали споры об авторских правах, то студенты с юридического направления толпами ломились чтобы попрактиковаться. Хищно щёлкая зубами, они хватались за малейшую возможность показать себя защитником какого-нибудь талантливого, юридически не грамотного гения. Всё было настолько серьёзно, что даже преподаватели, чуть-ли не сами выполнявшие львиную долю работы за какого-нибудь бездельника, не имели права быть соавторами, даже с согласия ученика. Единственная возможная для них награда, это похлопывание по плечу и аплодисменты коллег на собраниях.

А делить было что. Общий доход от интеллектуальной собственности наших студентов был в четыре раза больше городского бюджета. До того, как студент не закрепит за собой право интеллектуальной собственности, всё было строго засекречено. Получить данные о неопубликованных исследованиях или ходе экспериментов было не легче чем ключи шифрования для военных роботов. Да и студенты были рады стараться. Пересчитает какой-нибудь умник ворсинки на усиках одноклеточных водорослей, а потом ходит по коридорам как нобелевский номинант. Но кое-что мне добыть всё-таки удалось.

Войцех работал над вопросами репликации генетических цепочек. Размер темы оказался просто необъятный. Хотя и выяснил тему исследования, мне это не помогло. Химию я сдавал на отлично, но всё равно не мог понять, чем именно занимался Войцех. В попытках разобраться в работах Войцеха, я заглядывал в опубликованные работы по схожей тематике, и тонул в необъятных рисунках. Простейшая схема ветвящихся молекул, казалась мне совокупностью всех партитур всех когда-либо существовавших оркестров. Попытки прочитать формулу вызывали у меня ассоциации с творчеством Ганса Гигера. Причём, чем проще организм, тем сложнее выглядели самые тривиальные его элементы.

Каждая страница самых понятных работ давалась мне тяжелее всего Ветхого Завета. И стоило мне только подумать, что я что-то понял, как я нарывался на следующую страницу, где говорилось о том же, но делались совершенно противоположные выводы. У эволюции были миллионы лет, и лаборатория размером с планету, чтобы это создать, а у меня почти нет времени.