В предбаннике его ждал Витька Берберов по прозвищу Медведь. Витьке было семнадцать лет, и он сейчас был прикреплён к Арашу, который старался обучить его всем премудростям работы сапёра.

Медведь был очень похож на своего деда, такой же громадный, с длинными волосами и уже наметившейся бородой. Несмотря на все требования, волосы Медведь стричь отказывался и заплетал их в причудливый пучок – эту конструкцию он прятал под шлемофон, постоянно ворча, что их делают такими тесными.

Предбанник, как называли эту комнату, был местом грязным, но именно здесь следовало ожидать остальных, хотя бы десятерых. Дезинфекция была процедурой весьма затратной, и лишний раз ради одного-двух человек её не проводили. В ожидании прошло ещё десять минут. Народ потихоньку подтягивался, вот уже пришёл и сам Араш, ведя за собой ещё двоих учеников.

Набралось нужное количество народа, и Медведь позвонил в колокольчик.

Минуло тридцать секунд, и двери первой камеры распахнулись.

Все процедуры были знакомы Володьке с ранних лет и стали привычными. Сейчас следовало пройти процедуру прожаривания. Температура в помещении поднималась выше ста пятидесяти градусов по Цельсию, и при такой высокой температуре надлежало находиться пять – семь секунд.

Потом следовало «загорание»: прожаренные входили в предельно сухое помещение, где стены были обложены адсорбентом. В этом помещении надлежало пребывать, пока с поверхности снаряжения не испарится вся влага.

Потом, на всякий случай, ещё кварцевание. И только затем следовало помещение с личными шкафчиками, в котором проходило разоблачение. Затем комната с санитарными дежурными, которые брали кровь на анализ. В случае, если в крови обнаруживали Штамм, человек давал несколько подписок, и его отправляли жить в Верхний город, где он мог продолжить службу по своей специальности после трехдневного пребывания в карантинном карцере.

То, что заражённые продолжали жить полноценной жизнью, а не усыплялись подобно больным животным, как это делалось в других анклавах, было самой охраняемой тайной Крылатского анклава.

К счастью, на этот раз все смогли вернуться в казармы.

Затем можно было заглянуть в столовую, но Володька подумал, что лучше откушает маминого зелёного супа с грибами.

По дороге к подвалу, где располагался второй шлюз, ведущий уже непосредственно в бункер, Владимир встретил проходившего мимо Николая Захарова.

– Доброго здравия, Николай Михалыч, – поприветствовал старого учителя Владимир.

– Мир тебе, Володя!

Николай Михалыч преподавал в школе зарубежную историю, на уроках он сравнивал государственные механизмы Японии, Пруссии, Исламской Республики Пакистан и многих других стран, не уставая доказывать, что пороки человеческой природы везде одни и те же.

Хобби Николая Михайловича были кролики Арсений и Александр, с которыми он пытался, как сам говорил, «наладить контакт» на ферме во Внешнем городе. Ни жена, ни дочь его рвения не разделяли: копается в земле, да ещё проводит какие-то эксперименты с этими кроликами, а они же агрессивные – вырвутся из клетки, перчатку прокусят, и всё.

Дочка Захарова Танька была поздним ребёнком и до одури боялась этих кроликов.

Старший сын Захарова Павел был заражён и ухаживал за кроликами, не боясь ничего. Было удивительно, как они понимали его и любили. Арсений частенько любил вздремнуть у Захарова-младшего на коленях. Он гладил их, а старший Захаров этому завидовал. Когда-то, в той прошлой жизни, он, невзирая на запреты администрации МГУ, приобрёл себе кролика. Он любил гладить его пушистую шкурку, теребить за уши. Он прощал ему всё, даже обгрызенные цветы и новогоднюю ёлку. Становилось понятно, почему старик проводит столько времени на периметре – рядом был любимый сын и любимые ушастые; в бункере же ждали язва-жена и не меньшая язва-дочь.