– Дело в том, что я пишу поэзию, не предназначенную для декламации на публике, она рассчитана на чтение в тиши, – заявил Гонсало.

– Как глупо, – воскликнул Висенте.

– Может, и глупо. – Гонсало хотел придать своему голосу беззаботность и энергичность, но не смог избежать доли драматизма. – Просто я не такой, как мой дедушка.

– Значит, ты никогда нас не бросишь, – поспешно сказал Висенте, словно пытаясь упредить следующую фразу Гонсало, хотя на самом деле тот не собирался ничего говорить.

– Нет, никогда, я не брошу вас никогда, – все-таки заявил он и почувствовал головокружение от последних слов.

Той ночью Карла и Гонсало завершили примирение, как идеальные обезьянки бонобо, и только после секса, уже почти на рассвете, обессилев, они предприняли что-то вроде продолжительного конкурса взаимных извинений, завершившегося ничейным результатом и вызвавшего ощущение, что все случившееся с ними недавно – просто недоразумение. Должно быть, Гонсало победил, потому что Карла, уже несколько недель представлявшая себе жизнь без него, пришла к выводу, что вела себя, как дуреха.

Наступили жаркие и напряженные дни, когда Карла сдавала выпускные экзамены, а Гонсало исправлял многословные сочинения своих студентов. У пары едва нашлось время, чтобы запланировать вечеринки в самом конце года.

– Взрослые заранее сговариваются, чтобы врать детям на Рождество, – с горечью изрек Висенте утром 24 декабря.

– И ты считаешь, что такое возможно?

– Да.

– Подожди-ка минутку, – попросил Гонсало.

Висенте неохотно доел свой омлет. Гонсало вернулся с фолиантом Честертона и с ходу перевел для Висенте:

«Лично я, конечно, верю в Санта-Клауса, но сейчас, в дни прощения, я готов простить тех, кто в него не верит».

– Ну, это просто книжка, – вздохнул Висенте. – Поэтому она вполне может солгать, и наверняка есть другие книги, в которых говорится, что его не существует.

– Честертон утверждает, что некоторые люди верят в Пасхального Старичка, а другие – нет. Но сам он верит, будучи взрослым. – И тут Гонсало показалось смешным решение возвести Честертона в ранг представителя взрослых. – Знаешь ли ты, кем был этот Честертон?

– Писателем.

– Великим писателем.

– Он получил Нобелевскую премию?

– Нет, – признал Гонсало.

– Значит, не такой уж он хороший.