Наверное, это было моей ошибкой, потому что Кэрол снова наморщила лоб, собралась с мыслями и разразилась новой тирадой:

– Почему сразу в пещеры? Вы убеждены, что весь мир существует для людей. Природа в вашем понимании – это такой обслуживающий персонал гостиницы, который удовлетворит любую прихоть. Это одно из следствий примитивного гуманизма, будто природа что-то по жизни должна человеку, а он ей – ничего. А человек лишь один из видов на Земле, и он даже не архитектор мира. В нём есть создающее начало, но оно есть и в природе, и мы – лишь её отражение. Мы должны заботиться не только о спасении своих жизней, но и жизни вообще, как феномене. Вот в чём наш посыл! О жизни думать!

Кэрол была настолько убеждена в своей правоте, что несла весь этот эко-сектантский бред совершенно без страха. Лицо её оставалось чистым и непорочным, и жестикулировала она так, что хотелось в самом деле надеть на неё наручники. Весь этот спектакль происходил в четыре утра, на окраине Металлургического района, перед незнакомым мужиком, отвечающим за безопасность предприятия, которому она со своими обормотами нанесла ущерб. Что у неё в голове?

Я сказал:

– Жизнь вот на этом самом месте возникла именно потому, что в XVIII веке сюда пришли горнорабочие и казаки, стали осваивать эти земли. А ещё жизнь пришла сюда в период индустриализации, на фундаменте которой страна существует до сих пор. Когда началась война, в Челябинск перебросили десятки предприятий. Тогда здесь всё забурлило, мы стали городом-миллионником. Это Урал! Здесь всё построено на металле. А изначально спрос на металл появился из-за Северной войны, в результате которой Россия превратилась в империю. Из металла делают не только смартфоны да колечки вон твои – это стратегический ресурс. И вот эти заводы, которые ты так ненавидишь, есть основа нормальной цивилизованной жизни здесь. Без них тут будет дикое поле, бедность и анархия.

– Жизнь существовала здесь до вас, – не сдалась она. – И цивилизации существовали без ваших заводов. А война вам нужна, потому что без войны вас нет. Вам без разницы, против кого бороться, хоть даже против своей же земли и своих людей. Для вас главное – ощущение борьбы! А ничего другого вы не знаете и не умеете, поэтому всё время выдумываете себе врагов.

– Даже если выдумываем, – хмыкнул я. – Человечество всегда развивалось через борьбу.

– Выдумывать врагов опасно тем, что когда-нибудь выдумают и вас.

Я не стал отвечать.

На пустой парковке «Мазда» выглядела одиноко, как забытая игрушка. Я забыл поднять верх, и кожаные сиденья покрылись налётом доломитовой пыли. Слегка опередив Кэрол, я снял со стекла розовые помпоны, оставшиеся от Иры, и кивнул:

– Запрыгивай.

Мы ехали молча. С моста, где мы бросили последний взгляд на тусклые огни комбината, дорога уходила вниз вдоль мрачного забора. По обочинам мелькали пыльные кусты и грязные рельсы ограждений.

Исправительная колония располагалась через дорогу от комбината, но внешне их сложно был отличить: здесь тоже были заборы, колючка, вышки. Когда мы ехали вдоль её серых построек, навстречу попался пешеход, и это привлекло внимание Кэрол: я думал, она попросит меня остановиться. Но она лишь поёжилась. Здесь, в Металлургическом районе, такие зомби встречались.

Вздрогнув на трамвайных путях, «Мазда» выскочила на шоссе Металлургов. Город уже медленно просыпался, ворочался, гонял по венам сонные такси. На подъезде к жилым кварталам стали встречаться заспанные люди – труженики ранних смен. Иной раз сложно было понять, стоит ли это наш рабочий или бездомный: вид у них был одинаково потерянный.