На Игуменском кладбище, ОМОН, милиция. Везут накрытого простынёй, вперёд ногами.

– Плыли три девицы, – рассказывает гробокопатель, – одна побледнела и пошла ко дну. Утонула. А потом парень, влюблённый был, повесился над её могилой. Его и хороним.

Учусь летать, от сосны к сосне.

– Кто это идёт?

– Страшные люди.

Вот – солнце за облака, и холодно, тучка ползёт с дождём. Остров – кладбище божьих коровок. Их много вылупилось, и упали в море. Прибой прибил к берегу. Собрал 4757 штук. Наяда, по пояс в воде (14) расчёсывает волосы.

2 Коринф, 4:7. «Но сокровище же мы носим в глиняных сосудах», и далее.

Финка. Были миражи, два объекта, летающие над водой прямо по курсу. Прозрачные дирижабли с тёмными полосами, теперь три. Сжечь Валаам.

Зелёная звезда. Колышется, накреняясь к воде, серый парус среди звёзд, катамаран летит в бездну.

– Здравствуйте. Часовня открыта?

– Спаси Господи, это храм.

Женщины, трое, сидят кружком, чистят яблоки от червей. Ах, как хочется яблок! И вдруг по запруде плывут яблоки. Задрав штаны, собрали с Иваном полмешка.

Вышли на о. Святой. С собой печенье и монастырские яблочки, уловленные, мелкие, червивые, сладкие.

Валаамские скалы волчьего цвета.

Тень ветра.

«В ветровую тень попали острова».

Муху зовут Рахмансари – красивое имя для мухи.

Ах, какой свет на Валааме! – пятнами, весь его свет, как свет воспоминаний, и тихая лошадь, и тихий свет, и жёлтые листья у красной стены часовни.

Сижу на финской вышке для управления артстрельбой. О. Святой, поп водит экскурсию пьяных русских тёток, они дали ему руб.

Воздух елейный. Ел малину. С порога тропинка вверх. Рядом могила, которую вырыл себе св. Александр Свирский.

– Где вы родились? – Далеко, отсюда не видать. Уж извините, но на анкетные вопросы не отвечаю, – это он тёткам.

В камнях послушники устроили прачечную.

Нашёл в расщелине в воде разорванные чётки о 24 пластмассовых камнях, обрывок.

– Как ты думаешь, жизнь – она идёт или она проходит? На крыльце почтового отделения: «Миша и Костя любят целоваться у Нади в щёчку».

Погладился щекой о язык колокола, щёку щиплет, фосфорная кислота, от ржавчины.

Будущие бабочки живут под камнями в каменных коконах. Лепят их языком из песчинок.

Трудник Толик за свою жизнь – 39 лет – прочитал, говорит, книг пять. Но помнит только одну – Капитан Сорви-Голова, которую прочитал в больнице.

Ветер мордотык.

– Где ты был раньше?

– Я готов к развёрнутому ответу.

Тихо, без дождя. Объелся брусникой. Вот и весь день. Сейчас девять. Рыб нет. Фотографировал грибы. Они, лодка, точка. Комары облепили всё колено, безветрие.

Сны каждый день – мрак. Одна сказала, что она дочь моего отца, молода. Другая что-то про публичный дом. Убегал.

Сфотографировать тишь?

Что за жизнь! Что за любовница!

Пламя горит, как крест. Дождь вчера, как внутри костра. Как трещат поленья, ночной.

– Скажи мне что-нибудь хорошее.

– Как дела?

Сушу палатку свечкой. Ни мысли, ни движения души.

Наколоть дров, высушить носки, поймать рыбу – выжить. Россия, деревня, все века – эта жизнь, это её жизнь, Родины. Поэтому и побеждала врагов – выжить – с той же ненавистью, что рубила соседа за клочок земли, за тень от плетня – страшно, яростно и пьяно. Моя земля! За Родину!

Первое время. Среда, ночь, свеча, часы.

Знаки: вспых синей звезды, пламенный крест, дрожащий в палатке: свеча и фонарь.

Да не мучь ты себя книгой: пиши, что получится.

Знаки: ну знаки. Ну, между двух слов. Весь в порезах.

Завтра, может быть, уезжаем.

Выжить и идти.

Дня через три пойму, что это было.

Ноги, выпить ночь.

Жизнь животных: все эти походы за сохой, косой, росой. Храм и книги – моя единственная настоящая жизнь, единственная. Не дети и женщины, Господи! (точка).