Весь – подробное описание проделок мелких бесов. Соответствующим языком – искажённым, искорёженным.
– Кто-то еврей, кто-то татарин. А я не знаю, кто я.
– Значит, ты русский.
Мир открыт. Русский – прилагательное.
Mut verloren – alles verloren, aber besser nicht geboren.
Ты вёл себя, как мальчик, которому недодали денег, славы и судьбы. Как трусливый мальчишка.
На украинском слова новорождённые, ещё пахнут материнским молоком. У нас – металлом и пластмассой.
При дефиците любви наказанием становится сама жизнь, и тогда наказание ищут как последний шанс на любовь.
– …Но мне нужен, нужен сюжет. Как ты хочешь, но нужен!
– «Он вошёл, волосы его были взъерошены. Он выхватил пистолет и выстрелил. – Ах! – прошептала она. – Ах, мадам Флоранс, ах, мсье Валери!..»
– Зачем ты так. Просто когда мне совсем плохо, я читаю Тургенева.
Коксовый завод в Киришах, осенний натюрморт, развёрнутые по России телеги декабристов, крах парижской коммуны, день после грозы, девочка с красным бантом на лбу, вода, льющаяся из водосточной трубы, плотвичка, подгулявшая с листом капусты, мухоморы на синем и красном полотнах, печка в новогодней избе.
Жаль, что прожили вы её (жизнь) так (радостно) и страшно, что я живу её (жизнь) так, радостную.
Дорога, англоговорящий попутчик. Пора спать. «Христос не ответствен за костры инквизиции», – отголосок вагонного спора.
– Slipti, – сказал эстонец, проверив багаж.
Утро, местный бомж в мятом, но чистом галстуке и туалетчица с пунцовыми губами и начёсом генерального директора овощебазы.
– Здравствуйте, мадам. Доброе утро, мадам. Скажите, пожалуйста, который час?
– Без четверти семь, – прекрасная туалетчица посмотрела на золотые часики.
– Правильно, – ответил бомж, посмотрев на вокзальные часы.
В городе единственная надпись на русском: «Приём стеклотары».
– Если это овцы, то почему они на деревьях, сэр? – Они там вьют гнёзда и учат ягнят летать. – Как птицы? – Точно. Птицы – вот ключ к проблеме. Овцы находятся в глубоком заблуждении и считают себя птицами. А мутит их вот тот баран в углу, явный бунтарь.
Круглый стол, красный горшок под кроватью, крючки и железные морды, привинченные к стене.
Доза свинца в мелькнувшее в ветках живое существо.
За феминистическим раем с мужскими гаремами последуют феминистические войны всех против всех. Мужские войны были за хлеб и территорию, за возможности выжить. Или идеологические, то есть идеальные, из любви к искусству. У них – за наслаждения и ноу-хау способов наслаждения. Войны зла со злом. Феминистические армии эфемерны, их лёгкие фракции формируются на короткое время и рассыпаются снова: без принципов, с постоянным пониманием, что все предают всех.
– Анастасия, уборщица с первого этажа, сказала, что сделала от меня аборт.
«Люблю прикольных и симпотных мальчиков».
Где смерть человечества? – игра светотени на целлулоидной плёнке. Зелёный занавес у входа, надпись EXIT.
«Я понимаю ваше возвышение за счёт моего вознижения».
Покинутая и всегда совершенно холодная женщина нарядилась в бедную самую нарядную дикую свою кофточку и стала неумело изображать страсть и жаркое дыхание.
И ещё – этот лопнувший капилляр на её губе.
Спи, малыш! к несуществующим.
«Живопись Творца».
«Ела змею. Попахивает болотцем. Потому что на болоте поймали».